нБУЫФБВ ЗЕТПС

нЙТ - ЬФП РПУФПСООЩК ЪБЗПЧПТ РТПФЙЧ УНЕМПЗП. зЕОЕТБМ дХЗМБУ нБЛ-бТФХТ

юЕТЕЪ ЧПУЕНШ МЕФ РПУМЕ ПЛПОЮБОЙС чФПТПК нЙТПЧПК ЧПКОЩ ЙУФПЭЕООЩЕ ОЕНЕГЛЙЕ УПМДБФЩ Ч МБЗЕТЕ дЕЗФСТЛБ ОБ хТБМЕ РПЮФЙ ОЕ УПИТБОЙМЙ ОБДЕЦДЩ ОБ ЦЙЪОШ. рПИПТПОЕООЩЕ Ч ЗМХВЙОБИ тПУУЙЙ НУФЙФЕМШОЩН ТХУУЛЙН РТБЧЙФЕМШУФЧПН, МЙЫЕООЩЕ ЧУЕИ РТБЧ УПМДБФБ Й ЮЕМПЧЕЛБ, ОБРПМПЧЙОХ ЪБВЩФЩЕ ДПНБ, ПОЙ ВЩМЙ УПЧУЕН РТПРБЭЙНЙ МАДШНЙ. йИ ПФОПЫЕОЙЕ Л ЦЙЪОЙ ТЕДЛП РПДОЙНБМПУШ ЧЩЫЕ УФПЙЮЕУЛПК БРБФЙЙ Ч ПВЩЮОПК ФАТЕНОПК ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ. пДОБЛП ПЛФСВТШУЛЙН ХФТПН 1953 РТПМЕФЕМ УМХИ П РТЙВЩФЙЙ ПДОПЗП ОЕНЕГЛПЗП РМЕООПЗП, ЛПФПТЩК ЧПЪТПДЙМ РТПВМЕУЛ ОБДЕЦДЩ.

нБКПТ ьТЙИ иБТФНБОО ЙНЕМ ПУПВЩЕ ДХЫЕЧОЩЕ ЛБЮЕУФЧБ, ЛПФПТЩЕ УОПЧБ УНПЗМЙ ЧПУРМБНЕОЙФШ УЕТДГБ ХОЙЦЕООЩИ Й ОХЦДБАЭЙИУС РМЕООЩИ. ьФП ЙНС ЫЕРПФПН РПЧФПТСМЙ Ч ВБТБЛБИ дЕЗФСТЛЙ, ЕЗП РТЙВЩФЙЕ УФБМП ЪОБЮЙФЕМШОЩН УПВЩФЙЕН. уБНЩК МХЮЫЙК БУ-ЙУФТЕВЙФЕМШ ЧУЕИ ЧТЕНЕО, ьТЙИ иБТФНБОО РПМХЮЙМ вТЙММЙБОФЩ Л УЧПЕНХ тЩГБТУЛПНХ лТЕУФХ цЕМЕЪОПЗП лТЕУФБ, ЧЩУЫХА ОБЗТБДХ зЕТНБОЙЙ. оП ЬФП ЙУЛМАЮЙФЕМШОПЕ РТПСЧМЕОЙЕ ЗЕТПЙЪНБ НБМП ЪОБЮЙМП ДМС РМЕООЩИ. дМС ОЙИ иБТФНБОО ВЩМ ЗЕТПЕН ДТХЗЙИ, ВПМЕЕ ДПМЗЙИ ВЙФЧ, ЛПФПТЩЕ ПО ХЦЕ НОПЗП МЕФ ЧЕМ У УПЧЕФУЛПК УЕЛТЕФОПК РПМЙГЙЕК. пО ВЩМ УЙНЧПМПН УПРТПФЙЧМЕОЙС.

йУФЙООПЕ ЕЗП ЪОБЮЕОЙЕ ЛБЛ ЮЕМПЧЕЛБ Й МЙДЕТБ ТБУЛТЩМПУШ РПУМЕ ЕЗП РТЙВЩФЙС Ч дЕЗФСТЛХ. чУЕ ЪБЛМАЮЕООЩЕ ЬФПЗП ЛБФПТЦОПЗП МБЗЕТС ЧЩВЕЦБМЙ ЙЪ ВБТБЛПЧ Й РТЙЦБМЙУШ Л РТПЧПМПЛЕ, ЛПЗДБ ФАТЕНОЩК ЗТХЪПЧЙЛ, РПДОСЧ ПВМБЛП РЩМЙ, ЧЯЕЪЦБМ Ч ЧПТПФБ. лПЗДБ ЬФП ПВМБЛП ТБУУЕСМПУШ, ЧОПЧШ РТЙВЩЧЫЙЕ ОБЮБМЙ ЧЩИПДЙФШ ОБТХЦХ РПД ВДЙФЕМШОЩН РТЙУНПФТПН ЧППТХЦЕООПК ПИТБОЩ. цЙМЙУФЩК ЮЕМПЧЕЛ УТЕДОЕЗП ТПУФБ У ЛПРОПК УПМПНЕООЩИ ЧПМПУ Й РТПОЪЙФЕМШОЩНЙ ЗПМХВЩНЙ ЗМБЪБНЙ УФПСМ Ч ЗТХРРЕ ПВПТЧБООЩИ РМЕООЙЛПЧ, ПДЕФЩК Ч ФБЛХА ЦЕ, ЛБЛ Х ЧУЕИ ВЕУЖПТНЕООХА ТПВХ.

«ьФП ПО! - ЛТЙЛОХМ ПДЙО ЙЪ РМЕООЙЛПЧ, УФПСЭЙИ Х ЛПМАЮЕК РТПЧПМПЛЙ. - ьФП иБТФНБОО!»

зТСЪОБС ФПМРБ ЪБ ПЗТБДПК ТБЪТБЪЙМБУШ РТЙЧЕФУФЧЕООЩНЙ ЛТЙЛБНЙ. пОЙ ЧПРЙМЙ Й НБИБМЙ ТХЛБНЙ, ЛБЛ ВПМЕМШЭЙЛЙ ОБ ЖХФВПМШОПН НБФЮЕ. вЕМПЛХТЩК НХЦЮЙОБ ХМЩВОХМУС Й ФПЦЕ РПНБИБМ ЙН ТХЛПК, ЧЩЪЧБЧ ОПЧЩК РТЙРБДПЛ ЧПУФПТЗБ. тБЪОЕТЧОЙЮБЧЫЙЕУС ЮБУПЧЩЕ РПУРЕЫЙМЙ ЪБЗОБФШ иБТФНБООБ Й ЕЗП ФПЧБТЙЭЕК ЪБ ВБТШЕТ ЙЪ ЛПМАЮЕК РТПЧПМПЛЙ. чППТХЦЕООЩЕ ТХУУЛЙЕ ФПЦЕ УМЩЫБМЙ П иБТФНБООЕ. лБЛ Й МЙЫЕООЩЕ ЧУЕЗП ОЕНЕГЛЙЕ РМЕООЩЕ Ч дЕЗФСТЛЕ, ПОЙ ЪОБМЙ, ЮФП РТЙВЩМ РПДМЙООЩК МЙДЕТ, ПДЙО ЙЪ УБНЩИ ДПТПЗЙИ РМЕООЙЛПЧ уПЧЕФУЛПЗП уПАЪБ, Ч ФП ЦЕ ЧТЕНС УПЪДБЧЫЙК Й НБУУХ РТПВМЕН.

ьТЙИ иБТФНБОО ВЩМ ПВТБЪГПН ОЕРТЙНЙТЙНПЗП УПРТПФЙЧМЕОЙС. оЕУЛПМШЛП ТБЪ ЬФП РТЙЧПДЙМП ЕЗП ОБ ЗТБОШ УНЕТФЙ, ЛПЗДБ ПО ХУФТБЙЧБМ ЗПМПДПЧЛЙ. й Ч РТПЫМПН ЗПДХ ЕЗП УПРТПФЙЧМЕОЙЕ ХЧЕОЮБМПУШ РТСНЩН НСФЕЦПН Ч ыБИФБИ. вЩЧЫЙЕ ЗЕТНБОУЛЙЕ УПМДБФЩ, ОБЪЧБООЩЕ ЧПЕООЩНЙ РТЕУФХРОЙЛБНЙ, ВЩМЙ РТЕЧТБЭЕОЩ Ч ТБВПЧ Ч ТХУУЛЙИ ХЗПМШОЩИ ЫБИФБИ. ьТЙИ иБТФНБОО ПФЛБЪБМУС ТБВПФБФШ, Й ЬФП РТЙЧЕМП Л НСФЕЦХ Ч МБЗЕТЕ, ЛПФПТЩК РПФПН ЧППДХЫЕЧМСМ ЧУЕИ ОЕНГЕЧ, ОБИПДСЭЙИУС Ч тПУУЙЙ.

ьФП ВЩМБ ЙУФПТЙС ПУПВПЗП ТПДБ. фБЛЙЕ МАВСФ ЪБЛМАЮЕООЩЕ, ЛПФПТЩЕ ОЕ НПЗХФ ВЕЦБФШ, ЮШС ЦЙЪОЕООБС ЬОЕТЗЙС ЙУФПЭБЕФУС ЕЦЕДОЕЧОЩН УПРТПФЙЧМЕОЙЕН РТПГЕУУХ ДЕЗХНБОЙЪБГЙЙ. тХУУЛЙК ЛПНЕОДБОФ Й ПИТБОБ Ч ыБИФБИ ВЩМЙ УНСФЩ ЪБЛМАЮЕООЩНЙ, Й иБТФНБООБ ПУЧПВПДЙМЙ ЙЪ ПДЙОПЮОПК ЛБНЕТЩ ЕЗП ФПЧБТЙЭЙ. пО ЧПЪЗМБЧЙМ ДЧЙЦЕОЙЕ ЪБ ХМХЮЫЕОЙЕ ОЕЧПЪНПЦОЩИ ХУМПЧЙК ЦЙЪОЙ Ч МБЗЕТЕ. пО ИМБДОПЛТПЧОП ТБЪХВЕДЙМ НОПЗЙИ ОЕНЕГЛЙИ РМЕООЩИ ПФ РПРЩФПЛ ВЕЦБФШ. чНЕУФП ЬФПЗП иБТФНБОО РПФТЕВПЧБМ РТЙВЩФЙС НЕЦДХОБТПДОПК ЛПНЙУУЙЙ ДМС ПВУМЕДПЧБОЙС ТБВУЛПЗП МБЗЕТС Ч ыБИФБИ.

чЪВЕЫЕООЩЕ ТХУУЛЙЕ ОЕ ПУНЕМЙМЙУШ ХВЙФШ иБТФНБООБ, ПДОБЛП ПОЙ ВТПУЙМЙ ЕЗП Ч ПДЙОПЮЛХ Ч ДТХЗПН МБЗЕТЕ Ч оПЧПЮЕТЛБУУЛЕ. оЕЛПФПТЩЕ ЕЗП ФПЧБТЙЭЙ РП НСФЕЦХ Ч ыБИФБИ ВЩМЙ ПФРТБЧМЕОЩ Ч дЕЗФСТЛХ Й РТЙОЕУМЙ ФХДБ ЙУФПТЙА ЬФПЗП НСФЕЦБ. мБЗЕТШ УФТПЗП ТЕЦЙНБ Ч дЕЗФСТЛЕ ЦЙМ РП УХТПЧЩН ЪБЛПОБН, ОП ЧУЕ-ФБЛЙ ЪБЛМАЮЕООЩЕ УХНЕМЙ ЛТЙЛБНЙ РТЙЧЕФУФЧПЧБФШ иБТФНБООБ.

тБУРПМПЦЕООБС ОБ хТБМЕ ЧВМЙЪЙ уЧЕТДМПЧУЛБ, дЕЗФСТЛБ ЙНЕМБ ВМПЛ УРЕГЙБМШОПЗП ТЕЦЙНБ, ФАТШНХ ЧОХФТЙ ФАТШНЩ, ЗДЕ УПДЕТЦБМЙУШ ЧБЦОЩЕ ОЕНЕГЛЙЕ РМЕООЩЕ. фБН ОБИПДЙМЙУШ 12 ОЕНЕГЛЙИ ЗЕОЕТБМПЧ, РТЕДУФБЧЙФЕМЙ ЪОБНЕОЙФЩИ ОЕНЕГЛЙИ ЖБНЙМЙК Й «ЧПЕООЩЕ РТЕУФХРОЙЛЙ» ЧТПДЕ ьТЙИБ иБТФНБООБ. ч ЗМБЪБИ ТХУУЛЙИ ЬФПФ ВМПОДЙО, ЛПФПТПНХ ХУФТПЙМЙ ФБЛПК ЫХНОЩК РТЙЕН ПВЙФБФЕМЙ ПУПВПЗП ВМПЛБ, ОЕ ВЩМ УПМДБФПН, ЙУРПМОСЧЫЙН УЧПК ДПМЗ УПЗМБУОП ЪБЛПОБН УЧПЕК УФТБОЩ Й ПВЭЙН ЧПЕООЩН ФТБДЙГЙСН Й ЛПДЕЛУБН. еЗП ОЕХФПНЙНПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ УПЧЕФУЛПК УЕЛТЕФОПК РПМЙГЙЙ РТЙЧЕМП Л «ПУХЦДЕОЙА» Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЧПЕООПЗП РТЕУФХРОЙЛБ ЫХФПЧУЛЙН УПЧЕФУЛЙН УХДПН.

ьТЙИ иБТФНБОО ВЩМ РЕТЕДБО ТХУУЛЙН Ч 1945 БНЕТЙЛБОУЛЙН ФБОЛПЧЩН РПДТБЪДЕМЕОЙЕН, ЛПФПТПНХ ПО УДБМУС ЧНЕУФЕ УП УЧПЕК ЗТХРРПК (Gruppe) ЙЪ УПУФБЧЕ 52 ЙУФТЕВЙФЕМШОПК ЬУЛБДТЩ мАЖФЧБЖЖЕ. пО РПУФПСООП ПФЛБЪЩЧБМУС ТБВПФБФШ ОБ ТХУУЛЙИ ЙМЙ УПФТХДОЙЮБФШ У ЙИ НБТЙПОЕФЛБНЙ ЙЪ чПУФПЮОПК зЕТНБОЙЙ. еЗП УПРТПФЙЧМЕОЙЕ РТПДПМЦБМПУШ 6 МЕФ, ОЕУНПФТС ОБ ХЗТПЪЩ, ПВНБО Й РПРЩФЛЙ РПДЛХРБ. пО ДБЦЕ ПФЛБЪБМУС ПФ ЛТБКОЕ УПВМБЪОЙФЕМШОПЗП РТЕДМПЦЕОЙС ОЕНЕДМЕООП ЧЕТОХФШ ЕЗП Ч ъБРБДОХА зЕТНБОЙА Л УЕНШЕ, ЕУМЙ ФПМШЛП ПО УПЗМБУЙФУС УФБФШ УПЧЕФУЛЙН ЫРЙПОПН. юЕТЕЪ 6 МЕФ уПЧЕФЩ РПОСМЙ, ЮФП иБТФНБОО ОЙЛПЗДБ ОЕ УПЗМБУЙФУС УПФТХДОЙЮБФШ У ОЙНЙ. фПЗДБ ЕЗП ПФДБМЙ РПД УХД ЛБЛ ЧПЕООПЗП РТЕУФХРОЙЛБ Й ПУХДЙМЙ ОБ 25 МЕФ ЛБФПТЦОЩИ ТБВПФ. ч ПФЧЕФ ПО РПРТПУЙМ ТБУУФТЕМБ.

уПЧЕФУЛПЕ ЪБЛМАЮЕОЙЕ - ЬФП ДПМЗПЕ Й ХЦБУБАЭЕЕ ЙУРЩФБОЙЕ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЗП ИБТБЛФЕТБ. вХЛЧБМШОП ОБ ЛБЦДПН ЫБЗХ ОЕНГЩ РПДЧЕТЗБМЙУШ ТБЪЯЕДБАЭЙН ДХЫХ ХОЙЦЕОЙСН, Й НОПЗЙЕ УМПНБМЙУШ. бНЕТЙЛБ УЕЗПДОС РПМХЮЙМБ УПВУФЧЕООЩК ПРЩФ ЛПЫНБТПЧ РПДПВОПЗП ЪБЛМАЮЕОЙС, ЛПЗДБ НОПЦЕУФЧП ЕЕ УЩОПЧ ВЩМЙ БОБМПЗЙЮОЩН ПВТБЪПН РТЕЧТБЭЕОЩ Ч «ЧПЕООЩИ РТЕУФХРОЙЛПЧ» ЛПННХОЙУФБНЙ-БЪЙБФБНЙ. дБЦЕ ЧЩЗМСДЕЧЫЙК ОЕУПЛТХЫЙНЩН ьТЙИ иБТФНБОО ЙНЕМ УЧПК РТЕДЕМ РТПЮОПУФЙ. фЕ, ЛФП РТПЧЕМ Ч УПЧЕФУЛЙИ ФАТШНБИ НОПЗП МЕФ ЕДЙОПДХЫОП ХФЧЕТЦДБАФ, ЮФП МАВПК ЮЕМПЧЕЛ ЙНЕЕФ УЧПК РТЕДЕМ ЧЩОПУМЙЧПУФЙ Ч РПДПВОЩИ ХУМПЧЙСИ.

уФБТЫЙЕ ЗЕОЕТБМЩ Ч тПУУЙЙ ПЛБЪБМЙУШ ОЕ УЙМШОЕЕ ТСДПЧЩИ. б ЛПЗДБ ПОЙ МПНБМЙУШ, ЬФП ВЩМП ЕЭЕ ВПМЕЕ ЦБМЛПЕ ЪТЕМЙЭЕ. пЖЙГЕТЩ ОЕ РПЛБЪБМЙ ОЙЛБЛПЗП РТЕЧПУИПДУФЧБ ОБД ТСДПЧЩНЙ Ч ВПТШВЕ У олчд. чПЪТБУФ, ПРЩФ, УЕНЕКОЩЕ ФТБДЙГЙЙ ЙМЙ ПВТБЪПЧБОЙЕ - ФТБДЙГЙПООЩЕ ЖБЛФПТЩ, ПРТЕДЕМСАЭЙЕ ТБЪЧЙФЙЕ ИБТБЛФЕТБ Й ЙОФЕММЕЛФБ - ОЕ ДБЧБМЙ РПЮФЙ ОЙЛБЛПК ЪБЭЙФЩ ПФ ОТБЧУФЧЕООПЗП ХОЙЮФПЦЕОЙС. фПФ, ЛФП РЕТЕОЕУ ЬФЙ УФТБДБОЙС МХЮЫЕ Й Ч ФЕЮЕОЙЕ ВПМЕЕ ДПМЗПЗП РЕТЙПДБ, ВЩМЙ МАДШНЙ, ЛПФПТЩЕ ЮЕТРБМЙ УЙМХ Ч ПДОПН ЙМЙ ДЧХИ ЙУФПЮОЙЛБИ.

тЕМЙЗЙС УФБОПЧЙМБУШ ДМС МАДЕК Ч ТХУУЛПН РМЕОХ ЛТЕРЛЙН МЙЮОЩН ВБУФЙПОПН. тЕМЙЗЙПЪОЩК ЮЕМПЧЕЛ НПЗ УПРТПФЙЧМСФШУС ФАТЕНЭЙЛБН ЧОЕ ЪБЧЙУЙНПУФЙ ПФ РТЙТПДЩ ЕЗП ЧЕТЩ - ПУПЪОБООЩЕ ХВЕЦДЕОЙС ЙМЙ УМЕРПК ЖБОБФЙЪН, ЬФП ОЕ ЙНЕМП ЪОБЮЕОЙС. фБЛ ЦЕ НПЗМЙ УПИТБОЙФШ ЧОХФТЕООАА ГЕМПУФОПУФШ ФЕ, ЛФП ОБУМБЦДБМУС БВУПМАФОПК УЕНЕКОПК ЗБТНПОЙЕК, РПЬФПНХ ПОЙ ОЕРПЛПМЕВЙНП ЧЕТЙМЙ Ч ФП, ЮФП ДПНБ, Ч УЕНШЕ ЙИ ЦДХФ. ьФЙ МАДЙ ПФЛПЧБМЙ ВТПОА ЙЪ УЧПЕК МАВЧЙ. ьТЙИ иБТФНБОО РТЙОБДМЕЦБМ ЛП ЧФПТПК ЗТХРРЕ.

еЗП ЦЕОБ хТУХМБ, ЙМЙ хЫ, ЛБЛ ПО ЕЕ ОБЪЩЧБМ, ВЩМБ ЙУФПЮОЙЛПН ДХИПЧОЩИ Й НПТБМШОЩИ УЙМ, ЛПЗДБ ПО ОБИПДЙМУС Ч ЛБОДБМБИ Х уПЧЕФПЧ. пОБ ВЩМБ УЧЕФПН ЕЗП ДХЫЙ, ЛПЗДБ ЮЕТОЩК ЪБОБЧЕУ УПЧЕФУЛПК ФАТШНЩ УЛТЩМ ЕЗП ПФ ЧУЕЗП ПУФБМШОПЗП НЙТБ. пОБ ОЙЛПЗДБ ОЕ РПДЧПДЙМБ ьТЙИБ, ЧУЕЗДБ ВЩМБ ЮБУФША ОЕЗП УБНПЗП. вЕЪ ОЕЕ ПО ОЕ ЧЩДЕТЦБМ ВЩ 10 МЕФ Ч УПЧЕФУЛЙИ ФАТШНБИ, ВЕЪ ОЕЕ ПО ОЕ ЧПЪТПДЙМУС ВЩ Л ОПЧПК ЦЙЪОЙ.

рП ПВЭЕНХ РТЙЪОБОЙА УЧПЙИ ФПЧБТЙЭЕК РП РМЕОХ ьТЙИ иБТФНБОО ВЩМ ОЕ ФПМШЛП УБНЩН УЙМШОЩН ЮЕМПЧЕЛПН, РПРБЧЫЙН Ч МБРЩ уПЧЕФПЧ. пО РТЙОБДМЕЦБМ Л ЬМЙФОПК ЗТХРРЕ РПДМЙООЩИ МЙДЕТПЧ. лПЗДБ зЕТНБОЙС МЕЦБМБ Ч ТХЙОБИ, Б ЧУЕ ЧПЙОУЛЙЕ ЛПДЕЛУЩ ВЩМЙ ПФВТПЫЕОЩ Ч УФПТПОХ, ОЕНЕГЛЙЕ РМЕООЩЕ РТЙЪОБЧБМЙ ФПМШЛП ФЕИ МЙДЕТПЧ, ЛПФПТЩЕ УБНЙ ЧЩДЧЙОХМЙУШ ЙЪ ЙИ УТЕДЩ. пВЩЮОП ЬФП ВЩМЙ МХЮЫЙЕ ЙЪ МХЮЫЙИ.

ъЧБОЙС Й ОБЗТБДЩ ЪДЕУШ ОЕ ЙНЕМЙ ЪОБЮЕОЙС, ФБЛ ЦЕ ЛБЛ ЧПЪТБУФ Й ПВТБЪПЧБОЙЕ. оЕ РТПИПДЙМЙ ОЙЛБЛЙЕ ИЙФТПУФЙ Й ХМПЧЛЙ. ч ТХУУЛЙИ ФАТШНБИ УЙДЕМЙ РТЕДБФЕМЙ-ЗЕОЕТБМЩ Й ЧЕМЙЛПМЕРОЩЕ УЕТЦБОФЩ, ОЕУЗЙВБЕНЩЕ ТСДПЧЩЕ УФПСМЙ РМЕЮП Л РМЕЮХ У РТПДБЦОЩНЙ ПЖЙГЕТБНЙ. пДОБЛП ФЕ МЙДЕТЩ, ЛПФПТЩЕ РТПСЧЙМЙ УЕВС, ПФОПУЙМЙУШ Л МХЮЫЙН РТЕДУФБЧЙФЕМСН ЗЕТНБОУЛПК ОБГЙЙ У ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС ИБТБЛФЕТБ, УЙМЩ ЧПМЙ Й ЧЩОПУМЙЧПУФЙ.

ьТЙИХ иБТФНБООХ ЕДЧБ ЙУРПМОЙМПУШ 23 ЗПДБ, ЛПЗДБ ПО РПРБМ Ч МБРЩ ТХУУЛЙИ. й ПО ПЛБЪБМУС ОБ УБНПК ЧЕТЫЙОЕ, ОЕУНПФТС ОБ УЧПА НПМПДПУФШ. пО УНПЗ УБН ЧЩДЕТЦБФШ ЧУЕ ЙУРЩФБОЙС Й Ч ФЕЮЕОЙЕ 10 МЕФ ЪБЛМАЮЕОЙС Ч ОЕЧЩОПУЙНЩИ ХУМПЧЙСИ УМХЦЙМ РТЙНЕТПН УФПКЛПУФЙ ДМС УЧПЙИ УППФЕЮЕУФЧЕООЙЛПЧ. пЮЕОШ ТЕДЛП Ч ДТЕЧОЕК ЙУФПТЙЙ Й РТПУФП ОЙЛПЗДБ Ч УПЧТЕНЕООПК НПЦОП ОБКФЙ УФПМШ ДМЙФЕМШОЩЕ РПРЩФЛЙ УМПНЙФШ ЗЕТПС. рПЧЕДЕОЙЕ иБТФНБООБ Ч ОЕЮЕМПЧЕЮЕУЛЙИ ХУМПЧЙСИ МХЮЫЕ РПДФЧЕТЦДБЕФ ЕЗП ЗЕТПЙЪН, ЮЕН ЧУЕ ЕЗП ОБЗТБДЩ.

йУФПЛЙ УЙМЩ ьТЙИБ иБТФНБООБ МЕЦБМЙ ЧОЕ ДПУСЗБЕНПУФЙ олчд. ьФЙНЙ ЙУФПЮОЙЛБНЙ УМХЦЙМЙ ЕЗП УЕНШС, ЧПУРЙФБОЙЕ Ч ДХИЕ УЧПВПДЩ, ЕУФЕУФЧЕООПЕ НХЦЕУФЧП, ХУЙМЕООПЕ ОЕХНЙТБАЭЕК МАВПЧША РТЕЛТБУОПК ЦЕОЭЙОЩ - ЕЗП ЦЕОЩ. ч ьТЙИЕ УПЮЕФБМЙУШ МХЮЫЙЕ ЮЕТФЩ ЕЗП ТПДЙФЕМЕК. еЗП ПФЕГ ВЩМ УРПЛПКОЩК, ВМБЗПТПДОЩК НХЦЮЙОБ, ДПУФПКОЩК РТЙНЕТ ЕЧТПРЕКУЛПЗП ДПЛФПТБ УФБТЩИ ЧТЕНЕО, ЛПФПТПЗП ПФМЙЮБМЙ ЙУЛТЕООСС ЪБВПФБ П ВМЙЦОЕН Й РТБЛФЙЮЕУЛБС НХДТПУФШ, РПЮФЙ УПЧЕТЫЕООП РТПРБЧЫЙЕ Х УПЧТЕНЕООЩИ МАДЕК. еЗП НБФШ, ЛПФПТБС ВЩМБ ЦЙЧБ, ЛПЗДБ РЙУБМБУШ ЬФБ ЛОЙЗБ, ВЩМБ Ч АОПУФЙ ЮХФЛЙН ЬЛУФТБЧЕТФПН, ЧЕУЕМПК, ЬОЕТЗЙЮОПК, РТЕДРТЙЙНЮЙЧПК ЙУЛБФЕМШОЙГЕК РТЙЛМАЮЕОЙК.

дПЛФПТ иБТФНБОО МАВЙМ РПЖЙМПУПЖУФЧПЧБФШ ЪБ ВПЛБМПН РЙЧБ, ПФДЩИБС ПФ ДОЕЧОЩИ ЪБВПФ УЧПЕК НОПЗПФТХДОПК РТПЖЕУУЙЙ. б ЕЗП ОЕРПУЕДМЙЧБС ВМПОДЙОЛБ-ЦЕОБ МЕФБМБ ОБ УБНПМЕФБИ ЪБДПМЗП ДП ФПЗП ЛБЛ ПВЭЕУФЧЕООПЕ НОЕОЙЕ зЕТНБОЙЙ ТЕЫЙМП, ЮФП ЬФП ЪБОСФЙЕ ФПЦЕ ВМБЗПРТЙУФПКОП ДМС ЦЕОЭЙОЩ. зПФПЧОПУФШ ТЙУЛОХФШ Й ФЧЕТДПЕ ПУПЪОБОЙЕ РТЕДЕМПЧ ДПРХУФЙНПЗП - ЧПФ ЛМАЮЕЧЩЕ ЬМЕНЕОФЩ ФПЗП, ЮФП РПЪЧПМЙМП ьТЙИХ иБТФНБООХ УФБМ МХЮЫЙН РЙМПФПН ЧУЕИ ЧТЕНЕО. й ПО РТСНП ХОБУМЕДПЧБМ ЬФЙ ЮЕТФЩ ПФ УЧПЙИ ТПДЙФЕМЕК. фБЛПЕ УЮБУФМЙЧПЕ ОБУМЕДУФЧП ОБМПЦЙМ ПУШ ОБ ЕЗП УПВУФЧЕООЩЕ ЧЩДБАЭЙЕУС ЛБЮЕУФЧБ Й ДБМП Ч ТЕЪХМШФБФЕ ЙУЛМАЮЙФЕМШОЩК ФБМБОФ.

еЗП ЧПМС Ч РТЕПДПМЕОЙЙ РТЕРСФУФЧЙК ВЩМБ РПЮФЙ СТПУФОПК. еЗП РТСНПФБ НЩУМЕК Й УМПЧ ПЫБТБЫЙЧБМБ УПВЕУЕДОЙЛБ, РТЕЧТБЭБМБ ТПВЛЙИ Й ЛПМЕВМАЭЙИУС Ч ОЕЛПМЕВЙНЩИ. пО ВЩМ ОЕУЗЙВБЕНЩН ЙОДЙЧЙДХБМЙУФПН Ч ЬРПИХ НБУУПЧПЗП РПДЮЙОЕОЙС Й ЛПОЖПТНЙЪНБ. пО ВЩМ РЙМПФПН-ЙУФТЕВЙФЕМЕН ДП НПЪЗБ ЛПУФЕК ОЕ ФПМШЛП Ч ФПН УНЩУМЕ, ЮФП УФБМ МХЮЫЙН БУПН, ОП Й РП ПФОПЫЕОЙА Л ЦЙЪОЕООЩН ЙУРЩФБОЙСН.

чЙМСФШ ЧПЛТХЗ ЮЕЗП-ФП ВЩМП ДМС ОЕЗП ОЕНЩУМЙНП, ДБЦЕ ЕУМЙ ПФ ЬФПЗП ЪБЧЙУЕМБ ЕЗП ЦЙЪОШ. пО ВЩМ БВУПМАФОП ОЕРТЙЗПДЕО Л ДЙРМПНБФЙЮЕУЛПК УМХЦВЕ У ЕЗП РТЙЧЩЮЛПК ТХВЙФШ ОБПФНБЫШ, ЪБФП ПО ВЩМ ПФМЙЮОЩН УРПТФУНЕОПН Й РТЙЧЕТЦЕОГЕН ЮЕУФОПК ЙЗТЩ. юЕУФОЩК ЮЕМПЧЕЛ НПЗ УПЧЕТЫЕООП ОЕ ВПСФШУС ЕЗП. ч ЬРПИХ, ЛПЗДБ ЮЕУФОБС ЙЗТБ УЮЙФБЕФУС ЮЕН-ФП ОЕРПОСФОЩН Й ДБЦЕ БОБИТПОЙЮЕУЛЙН, ьТЙИ ВЩМ ЗПФПЧ РТПФСОХФШ ТХЛХ РПЧЕТЦЕООПНХ РТПФЙЧОЙЛХ, ЛБЛ ЬФП ДЕМБМЙ ТЩГБТЙ РТЕЦОЙИ ЧТЕНЕО.

ч ЧПЪДХЫОЩИ ВПСИ Ч ЛБЮЕУФЧЕ УПМДБФБ ПО ХВЙМ НОПЦЕУФЧП ЧТБЦЕУЛЙИ РЙМПФПЧ, ПДОБЛП Ч РПЧУЕДОЕЧОПК ЦЙЪОЙ ПО ВЩМ РТПУФП ОЕ УРПУПВЕО РТЙЮЙОЙФШ ЛПНХ-ОЙВХДШ ВПМШ. пО ОЕ ВЩМ ТЕМЙЗЙПЪЕО Ч ЖПТНБМШОПН УНЩУМЕ УМПЧБ, ИПФС ПО ЧПУИЙЭБМУС Й ХЧБЦБМ ОЕНГЕЧ, ЛПФПТЩЕ РТЕФЕТРЕМЙ ФБЛЙЕ НХЮЕОЙС Ч тПУУЙЙ. еЗП ТЕМЙЗЙЕК ВЩМБ УПЧЕУФШ, СЧМСЧЫБСУС РТПДПМЦЕОЙЕН ЕЗП УЕТДГБ ВПКГБ. лБЛ ПДОБЦДЩ ЪБНЕФЙМ дЦПТДЦ вЕТОБТД ыПХ: «еУФШ ПРТЕДЕМЕООЩК ФЙР МАДЕК, ЛПФПТЩЕ УЮЙФБАФ, ЮФП ОЕЛПФПТЩЕ ЧЕЭЙ РТПУФП ОЕМШЪС ДЕМБФШ, ОЕЪБЧЙУЙНП ПФ ФПЗП, ЮЕЗП ЬФП ВХДЕФ УФПЙФШ. фБЛЙИ МАДЕК НПЦОП ОБЪЧБФШ ТЕМЙЗЙПЪОЩНЙ. йМЙ ЧЩ НПЦЕФЕ ОБЪЧБФШ ЙИ ДЦЕОФМШНЕОБНЙ». лПДЕЛУ РПЧЕДЕОЙС ьТЙИБ иБТФНБООБ - ЕЗП ТЕМЙЗЙС, НПЦОП УЛБЪБФШ, - ЪБЛМАЮБМУС Ч ФПН, ЮФП ПО ОЕ НПЗ ДЕМБФШ ФП, ЮФП ЙУЛТЕООЕ УЮЙФБМ ОЕРТБЧЙМШОЩН. й ПО ОЕ ЦЕМБМ ДЕМБФШ ФП, ЮФП УЮЙФБМ ОЕРТБЧЙМШОЩН.

ьФПФ ПВТБЪ НЩЫМЕОЙС ВЩМ УМЕДУФЧЙЕН ЕЗП ЮЕТОП-ВЕМПЗП ЧПУРТЙСФЙС НЙТБ, ЛПФПТПЕ РПЮФЙ ОЕ ДПРХУЛБМП РПМХФПОПЧ. пО ЧЕТПЧБМ Ч НПТБМШОЩЕ РТЙОГЙРЩ РТПЫМПЗП. чПЪНПЦОП, ЬФП РТЙЧЙМ ЕНХ ПФЕГ. пО ПУПВЕООП ПУФТП ЮХЧУФЧПЧБМ йУФЙОХ, ЮФП РТЙОЕУМП ЕНХ ЧПУИЙЭЕОЙЕ УПЧТЕНЕООЩИ НПМПДЩИ ОЕНЕГЛЙИ РЙМПФПЧ. ч ТХУУЛЙИ МБЗЕТСИ ЕЗП ДХИПЧОЩЕ УЙМЩ УПУТЕДПФПЮЙМЙУШ ОБ УПЪДБОЙЙ ЙДЕБМШОПЗП ПВТБЪБ ЕЗП ЧПЪМАВМЕООПК хЫ. еЗП ХВЕЦДЕОЙЕ, ЮФП ДПНБ ЧУЕ ВХДЕФ ИПТПЫП, НЩУМЕООЩЕ ЛБТФЙОЩ, ЛПФПТЩЕ ьТЙИ ЧЙДЕМ, ФПЦЕ УФБМЙ УЧПЕЗП ТПДБ ТЕМЙЗЙЕК. еЗП ЧЕТБ Ч хЫ ОЙЛПЗДБ ОЕ РПЛПМЕВБМБУШ Й ВЩМБ ФЩУСЮЕЛТБФОП ЧПЪОБЗТБЦДЕОБ.

вЩМ МЙ РПЬФПНХ ьТЙИ иБТФНБОО ЪБНЛОХФЩН ЬЗПГЕОФТЙУФПН, УПУТЕДПФПЮЕООПН ФПМШЛП ОБ УБНПН УЕВЕ Й УЧПЕК хЫ? лПОЕЮОП ОЕФ. ч ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ Х ОЕЗП ДБЦЕ ОЕ ВЩМП ОЕПВИПДЙНПУФЙ РПРБДБФШ Ч ТХУУЛХА ФАТШНХ. рЕТЕД УБНЩН ЛПОГПН ЧПКОЩ ЗЕОЕТБМ ыЕКДЕНБОО РТЙЛБЪБМ ЕНХ ЧЩМЕФЕФШ ЙЪ юЕИПУМПЧБЛЙЙ Ч ГЕОФТБМШОХА зЕТНБОЙА. еНХ ВЩМЙ РТЙЛБЪБОП УДБФШУС БОЗМЙЮБОБН. зЕОЕТБМ ыЕКДЕНБОО ЪОБМ, ЮФП ТХУУЛЙЕ ПФПНУФСФ УЧПЕНХ УБНПНХ УФТБЫОПНХ ЧПЪДХЫОПНХ РТПФЙЧОЙЛХ. рТЙЛБЪ МЕФЕФШ Ч ВЕЪПРБУОПЕ НЕУФП ВЩМ РПУМЕДОЙН РТЙЛБЪПН, РПМХЮЕООЩН ЧП ЧТЕНС ЧПКОЩ иБТФНБООПН ПФ ЧЩЫЕУФПСЭЕЗП ЫФБВБ.

нПМПДПК УЧЕФМПЧПМПУЩК НБКПТ УПЪОБФЕМШОП ПФЛБЪБМУС ЧЩРПМОСФШ ЬФПФ РТЙЛБЪ. фЩУСЮЙ ОЕНЕГЛЙИ ЗТБЦДБОУЛЙИ ВЕЦЕОГЕЧ - ЦЕОЭЙО, ДЕФЕК Й УФБТЙЛПЧ - УПРТПЧПЦДБМЙ ЕЗП ЗТХРРХ. вПМШЫБС ЙИ ЮБУФШ ФБЛ ЙМЙ ЙОБЮЕ ВЩМБ УЧСЪБОБ У ЕЗП РПДЮЙОЕООЩНЙ. дМС ЧПЕООПЗП РТЙЛБЪ - ЬФП ЧУЕ, ПО ДПМЦЕО ВЩФШ ЧЩРПМОЕО. чНЕУФП ЬФПЗП ьТЙИ РПУФХРЙМ ФБЛ, ЛБЛ РП ЕЗП НОЕОЙА ДЙЛФПЧБМ ЛПДЕЛУ ЮЕУФЙ ПЖЙГЕТБ Й РПТСДПЮОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ. пО ПУФБМУС У ВЕЪЪБЭЙФОЩНЙ ВЕЦЕОГБНЙ. ьФП ТЕЫЕОЙЕ УФПЙМП ЕНХ ДЕУСФЙ МЕФ ЦЙЪОЙ.

уЛТПНОПУФШ ВЩМБ ФБЛПК ЦЕ ОЕПФЯЕНМЕНПК ЮЕТФПК ЬФПЗП ЮЕМПЧЕЛБ, ЛБЛ ЕЗП ЗПМХВЩЕ ЗМБЪБ Й ТХУЩЕ ЧПМПУЩ. пО ОЕ УППВЭЙМ БЧФПТБН П РТЙЛБЪЕ ЗЕОЕТБМБ ыЕКДЕНБООБ ЪБ ЧУЕ 12 МЕФ ЪОБЛПНУФЧБ, ЛПФПТЩЕ РТЕДЫЕУФЧПЧБМЙ РПДЗПФПЧЛЕ ЬФПК ЛОЙЗЙ. пОЙ ХЪОБМЙ П РТЙЛБЪЕ ЙЪ ДТХЗЙИ ЙУФПЮОЙЛПЧ. лПЗДБ ЕЗП РТСНП УРТПУЙМЙ ПВ ЬФПН, иБТФНБОО ФПМШЛП ХУНЕИОХМУС.

вЕЪЦБМПУФОП ЦЕУФЛЙК Л УБНПНХ УЕВЕ, ПО ЧУЕЗДБ НПЗ ОБКФЙ Ч УЧПЕН УЕТДГЕ ПРТБЧДБОЙЕ ФПЧБТЙЭХ, ЛПФПТЩК ОЕ ЧЩДЕТЦБМ ДБЧМЕОЙС уПЧЕФПЧ. лБЦДЩК ЮЕМПЧЕЛ ЙНЕЕФ УЧПК РТЕДЕМ РТПЮОПУФЙ, ЛФП-ФП МПНБЕФУС ТБОШЫЕ, ЛФП-ФП РПЪЦЕ, ФБЛ ДХНБМ ьТЙИ иБТФНБОО. лПЗДБ РУЙИЙЛБ ЕЗП ФПЧБТЙЭЕК УДБЧБМБ, ОЕ ЧЩДЕТЦБЧ ФБЛПЗП ЙУРЩФБОЙС ЛБЛ ТБЪЧПД У ЦЕОБНЙ, ПУФБЧЫЙНЙУС Ч зЕТНБОЙЙ, ПО УФБТБМУС ЧЕТОХФШ ЙН ДХЫЕЧОЩЕ УЙМЩ. пО НПЗ НСЗЛП ЗПЧПТЙФШ У ОЙНЙ ЙМЙ ТЕЪЛЙН ЫМЕРЛПН ЧЕТОХФШ Л ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ. еЗП ЛТЕУФОЩК РХФШ ВЩМ ЕЗП УПВУФЧЕООЩН. дТХЗЙЕ МАДЙ НПЗМЙ УМЕДПЧБФШ ЪБ ОЙН, ФПМШЛП ЕУМЙ ПОЙ УБНЙ ДПВТПЧПМШОП ДЕМБМЙ ФБЛПК ЦЕ ЧЩВПТ.

лПЗДБ Ч 1955 ЛБОГМЕТ бДЕОБХЬТ ДПВЙМУС ЕЗП ПУЧПВПЦДЕОЙС ЙЪ ТХУУЛПЗП РМЕОБ, Ч тПУУЙЙ ЕЭЕ ПУФБЧБМПУШ НОПЦЕУФЧП ОЕНЕГЛЙИ РМЕООЩИ. нОПЗЙЕ РМЕООЩЕ ВЩМЙ ПУЧПВПЦДЕОЩ ТБОШЫЕ ОЕЗП, Й ЛПЗДБ ПО ЧЕТОХМУС Ч ъБРБДОХА

зЕТНБОЙА Л УЧПЙН ТПДОЩН, ЬФП УФБМП РТБЪДОЙЛПН ДМС ВЩЧЫЙИ РМЕООЩИ Й ЙИ УЕНЕК. оБ ЧПЛЪБМЕ Ч иЕТМЕИУЗБХЪЕОЕ, ЗДЕ ПО ЧРЕТЧЩЕ УФХРЙМ ОБ УЧПВПДОХА ЪЕНМА, ЕЗП ЧУФТЕФЙМЙ ЫХН Й ТБДПУФОПЕ ЧПЪВХЦДЕОЙЕ. еНХ УППВЭЙМЙ, ЮФП РМБОЙТХЕФУС ЕЭЕ ВПМЕЕ РЩЫОБС ЧУФТЕЮБ Ч ыФХФФЗБТФЕ, ЧПЪМЕ ЕЗП ТПДОПЗП ЗПТПДЛБ чЕМШ-ЙН-ыЈОВХИ. бУУПГЙБГЙС ЧПЕООПРМЕООЩИ ПТЗБОЙЪПЧБМБ ФПТЦЕУФЧБ, ПЦЙДБМПУШ РТЙВЩФЙЕ ЧБЦОЩИ РЕТУПО.

иХДПК Й ЙЪНПЦДЕООЩК иБТФНБОО ВЩМ СЧОП РПФТСУЕО. ъБФЕН ПО ПЗПТПЫЙМ ЧУФТЕЮБАЭЙИ ОБУФПСФЕМШОПК РТПУШВПК ОЕ ПТЗБОЙЪПЧЩЧБФШ ФБЛПЗП РТЙЕНБ. пО ОЕ НПЗ РТЙОЙНБФШ ХЮБУФЙЕ Ч РПДПВОЩИ РТБЪДОЕОУФЧБИ. зБЪЕФЮЙЛЙ УРТПУЙМЙ ЕЗП, РПЮЕНХ ПО ПФЛБЪЩЧБЕФУС РТЙОЙНБФШ УБНЩЕ УЕТДЕЮОЩЕ РТЙЧЕФУФЧЙС ПФ ЦЙФЕМЕК ыФХФФЗБТФБ.

«рПФПНХ ЮФП ТХУУЛБС ФПЮЛБ ЪТЕОЙС ОБ ЦЙЪОШ ПФМЙЮБЕФУС ПФ ОБЫЕК. пОЙ ЧРПМОЕ НПЗХФ ТЕЫЙФШ, РТПУМЩЫБЧ П РПДПВОПН РТБЪДОЕОУФЧЕ, ВПМШЫЕ ОЕ ПУЧПВПЦДБФШ ОЕНЕГЛЙИ РМЕООЩИ. с ЪОБА ТХУУЛЙИ ДПУФБФПЮОП ИПТПЫП, ЮФПВЩ ПРБУБФШУС РПДПВОПЗП ТЕЫЕОЙС ПФОПУЙФЕМШОП НПЙИ УППФЕЮЕУФЧЕООЙЛПЧ, ПУФБЧЫЙИУС Ч РМЕОХ Ч тПУУЙЙ.

лПЗДБ чуе ПОЙ ЧЕТОХФУС ДПНПК, ФПЗДБ НЩ Й ДПМЦОЩ ВХДЕН РТБЪДОПЧБФШ. б УЕКЮБУ НЩ ОЕ ЙНЕЕН РТБЧБ ХУРПЛБЙЧБФШУС, РПЛБ РПУМЕДОЙК ОЕНЕГЛЙК РМЕООЩК ОЕ ВХДЕФ ТЕРБФТЙЙТПЧБО ЙЪ тПУУЙЙ».

еЗП 10-МЕФОСС УИЧБФЛБ У ТХУУЛПК УЕЛТЕФОПК РПМЙГЙЕК ПВПУФТЙМБ ЧТПЦДЕООХА РТСНПФХ ьТЙИБ. пО ОЕ ФЕТРЕМ ХЧЕТФПЛ Й ЕУМЙ УФБМЛЙЧБМУС Л ПЫЙВЛБНЙ, ЪБСЧМСМ ПВ ЬФПН ЗТПНЛП Й РТСНП. дБЦЕ ТЕКИУНБТЫБМ зЕТЙОЗ Ч ФП ЧТЕНС, ЛПЗДБ ОБГЙУФЩ ВЩМЙ Х ЧМБУФЙ Ч зЕТНБОЙЙ, ОЕ УНПЗ РЕТЕХВЕДЙФШ НПМПДПЗП БУБ ьТЙИБ иБТФНБООБ, ЛПФПТЩК РТПФЕУФПЧБМ, ТЕЫЙЧ, ЮФП зЕТЙОЗ ДЕКУФЧХЕФ ОЕРТБЧЙМШОП.

ч СОЧБТЕ 1944 ьТЙИ РПУЕФЙМ УЧПА НБФШ, ЦЙЧЫХА ОЕДБМЕЛП ПФ аФЕВПТЗБ. ч ЬФПФ РЕТЙПД рчп ТЕКИБ УФТБДБМ УЛПТЕЕ ПФ ОЕИЧБФЛЙ РЙМПФПЧ, ЮЕН ОЕИЧБФЛЙ УБНПМЕФПЧ. пО УЕМ ОБ ВБЪХ ЙУФТЕВЙФЕМШОПК БЧЙБГЙЙ ЧПЪМЕ аФЕВПТЗБ, ЛПЗДБ РПЗПДБ ХИХДЫЙМБУШ. ьТЙИХ ВЩМП ЧУЕЗП 22 ЗПДБ, ОП ЕЗП РПТБЪЙМБ НПМПДПУФШ РЙМПФПЧ, ВБЪЙТПЧБЧЫЙИУС ОБ ЬФПН БЬТПДТПНЕ. еНХ ОЕ ОТБЧЙМБУШ НПМПДПУФШ РЙМПФПЧ, РТЙИПДЙЧЫЙИ Ч ЕЗП ЬУЛБДТЙМША ОБ чПУФПЮОПН жТПОФЕ, ОП ЬФЙ РЙМПФЩ ЧППВЭЕ ЧЩЗМСДЕМЙ УФБТЫЕЛМБУУОЙЛБНЙ.

лПЗДБ ПО ЧЕТОХМУС РПУМЕ ЧЙЪЙФБ Л НБФЕТЙ, ФП ПВОБТХЦЙМ, ЮФП ЕЗП ЬУЛБДТЙМШС ВЩМБ ПФРТБЧМЕОБ Ч РПМЕФ Ч УЛЧЕТОХА РПЗПДХ. чЕФЕТ РПДОСМУС ЪБ ОЕУЛПМШЛП ЮБУПЧ ДП ФПЗП, ЛБЛ ПО УБН УЕМ ОБ БЬТПДТПНЕ. ъБДБЮЕК МЕФЮЙЛПЧ ВЩМ РЕТЕИЧБФ БНЕТЙЛБОУЛЙИ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛПЧ. пЗТБОЙЮЕООБС ФТЕОЙТПЧЛБ Й ЕЭЕ ВПМЕЕ УЛТПНОЩК ПРЩФ РТЙЧЕМЙ Л ФПНХ, ЮФП 10 НПМПДЩИ РЙМПФПЧ ТБЪВЙМЙУШ, ДБЦЕ ОЕ ЧУФТЕФЙЧ БНЕТЙЛБОУЛЙЕ УБНПМЕФЩ. чЪВЕЫЕООЩК вЕМПЛХТЩК тЩГБТШ УЕМ Й ОБРЙУБМ МЙЮОПЕ РПУМБОЙЕ ТЕКИУНБТЫБМХ зЕТЙОЗХ.

зЕТТ ТЕКИУНБТЫБМ:

уЕЗПДОС У ЬФПЗП БЬТПДТПНБ РП ЧБЫЕНХ РТЙЛБЪХ Ч ПФЧТБФЙФЕМШОХА РПЗПДХ ВЩМЙ РПДОСФЩ ЙУФТЕВЙФЕМЙ, ЮФПВЩ РПРЩФБФШУС ОБКФЙ Й УВЙФШ БНЕТЙЛБОУЛЙЕ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ. рПЗПДБ ВЩМБ ОБУФПМШЛП РМПИПК, ЮФП С УБН ОЕ ИПФЕМ ВЩ МЕФЕФШ. йУФТЕВЙФЕМЙ, ЛПФПТЩЕ ЧЩ ПФРТБЧЙМЙ Ч ЧПЪДХИ, ОЕ ОБЫМЙ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛПЧ, Й 10 НПМПДЩИ РЙМПФПЧ Й УБНПМЕФПЧ ВЩМЙ РПФЕТСОЩ, ОЕ УДЕМБЧ ОЙ ЕДЙОПЗП ЧЩУФТЕМБ РП ЧТБЗХ.

оЕЛПФПТЩЕ ЙЪ НПМПДЩИ РЙМПФПЧ, У ЛПФПТЩНЙ С ТБЪЗПЧБТЙЧБМ Ч ЬФПК ЬУЛБДТЙМШЕ, Й ЛПФПТЩК УЕКЮБУ РПЗЙВМЙ, ЙНЕМЙ НЕОЕЕ 80 ЮБУПЧ ОБМЕФБ. еУМЙ НЩ ОЕ НПЦЕН УВЙЧБФШ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ Ч ЮЙУФПН ОЕВЕ, РПУЩМБФШ ЬФЙИ АОГПЧ ХНЙТБФШ Ч РМПИХА РПЗПДХ ЗТБОЙЮЙФ У РТЕУФХРМЕОЙЕН.

нЩ ДПМЦОЩ ДПЦДБФШУС, РПЛБ ОЕВП ПЮЙУФЙФУС, Й УОПЧБ РПСЧСФУС ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ. й ФПЗДБ ОХЦОП РПУМБФШ ЧУЕИ, ЮФПВЩ ПДОПЧТЕНЕООП БФБЛПЧБФШ ЧТБЗБ У ПРТЕДЕМЕООЩНЙ ЫБОУБНЙ ОБ ХУРЕИ. рТПУФП РПЪПТ ФБЛ ФТБФЙФШ ЦЙЪОЙ НПМПДЩИ УПМДБФ, ЛБЛ ЬФП ВЩМП УДЕМБОП УЕЗПДОС.

йУЛТЕООЕ ЧБЫ

лБРЙФБО ь. иБТФНБОО

52 ЙУФТЕВЙФЕМШОБС ЬУЛБДТБ

ьТЙИ иБТФНБОО ПФРТБЧЙМ ЬФП РЙУШНП РТСНП зЕТЙОЗХ, ЙУРПМШЪПЧБЧ ПВЩЮОХА РПЮФХ, Й ХЛБЪБМ УЧПК БДТЕУ. фПО Й УПДЕТЦБОЙЕ ЬФПЗП РПУМБОЙС ВЩМЙ ДПУФБФПЮОЩ, ЮФПВЩ ЛПНБОДПЧБОЙЕ ОБЛБЪБМП ДБЦЕ ЧЩДБАЭЕЗПУС БУБ. оП УМЕДХАЭЕЕ РПУМБОЙЕ, ЛПФПТПЕ ПО РПМХЮЙМ ПФ зЕТЙОЗБ, ВЩМП РПЪДТБЧМЕОЙЕН УБНПНХ ХДБЮМЙЧПНХ РЙМПФХ-ЙУФТЕВЙФЕМА. чПЪНПЦОП, УБН ТЕКИУНБТЫБМ ОЕ ЧЙДЕМ РЙУШНБ иБТФНБООБ. пДОБЛП ПОП ВЩМП ОБРЙУБОП Й ПФРТБЧМЕОП ЙНЕООП ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ зЕТЙОЗ ЕЗП РТПЮЙФБМ.

ч ЦЙЪОЙ ьТЙИБ иБТФНБООБ ВЩМП ВПМЕЕ ЮЕН ДПУФБФПЮОП УФТБДБОЙК, ФБЛ ЦЕ, ЛБЛ Й УМБЧЩ. пДОБЛП ПО ВЩМ ВПКГПН Ч ДОЙ НЙТБ Й Ч ДОЙ ЧПКОЩ, Й ЧФПТПУФЕРЕООЩЕ ЮЕТФЩ ЕЗП ИБТБЛФЕТБ ОЕ ВЩМЙ ПФТБЦЕОЩ Ч ПЗТБОЙЮЕООПН ЮЙУМЕ РХВМЙЛБГЙК П ОЕН. пО ВЩМ ПЮЕОШ ЦЙЪОЕТБДПУФОЩН, ХОБУМЕДПЧБМ ПФ НБФЕТЙ ЧЕУЕМПУФШ Й ЮХЧУФЧП АНПТБ. оБ ЧУФТЕЮБИ У ДТХЪШСНЙ, УФБТЩНЙ ФПЧБТЙЭБНЙ Й НПМПДЩНЙ РЙМПФБНЙ ОПЧЩИ ЗЕТНБОУЛЙИ ччу УФБТЩК ЧПЪДХЫОЩК ФЙЗТ РТЕЧТБЭБМУС Ч ЛПФЕОЛБ. чОХФТЙ ЛБЦДПЗП НХЦЮЙОЩ ОЕ УМЙЫЛПН ЗМХВПЛП УЙДЙФ НБМШЮЙЫЛБ. б ьТЙИ ВЩМ НБМШЮЙЫЛПК, ЛПФПТЩК МАВЙМ РПЙЗТБФШ.

еЗП НБМШЮЙЫЕУЛПЕ РПЧЕДЕОЙЕ РТЙОЕУМП ЕНХ ЛМЙЮЛХ «вХВЙ», ЛПЗДБ ПО Ч 1942 РПРБМ ОБ чПУФПЮОЩК жТПОФ. рП-ОЕНЕГЛЙ ЬФП ПЪОБЮБЕФ НБМШЮЙЛ ЙМЙ РБТЕОШ. фПЗДБ ПО ВЩМ РПМПО ТБДПУФЙ, Й ЕЗП ФПЧБТЙЭЙ РП ПТХЦЙС, Б ФБЛЦЕ УФБЧЫЙК МЙЮОЩН ДТХЗПН ОБ ДПМЗЙЕ ЗПДЩ чБМШФЕТ лТХРЙОУЛЙ ТБУУЛБЪЩЧБМЙ, ЮФП вХВЙ ПФЛБМЩЧБМ ЫФХЮЛЙ ДБЦЕ РПРБЧ Ч ЪБНПТПЦЕООЩК ЧПЪДХИ УФБЧЛЙ Ч вЕТИФЕУЗБДЕОЕ, ЛПЗДБ РПМХЮБМ ОБЗТБДХ ЙЪ ТХЛ зЙФМЕТБ.

юЕФЩТЕ МХЮЫЙИ БУБ 52 ЙУФТЕВЙФЕМШОПК ЬУЛБДТЩ 3 НБТФБ 1944 РТЙВЩМЙ Ч вЕТИФЕУЗБДЕО, «пТМЙОПЕ ЗОЕЪДП» зЙФМЕТБ, ЮФПВЩ РПМХЮЙФШ ОБЗТБДЩ. ьФЙНЙ БУБНЙ ВЩМЙ зЕТИБТД вБЛЗПТО, йПИБООЕУ чЙЪЕ - «лХВБОУЛЙК мЕЧ», чБМШФЕТ лТХРЙОУЛЙ - «зТБЖ рХОУЛЙ», Й вХВЙ иБТФНБОО. лБТШЕТБ ЬФЙИ МАДЕК ВЩМБ УБНЩН ФЕУОЩН ПВТБЪПН РЕТЕРМЕФЕОБ У ЛБТШЕТПК иБТФНБООБ. ч ФПФ ТБЪ вБЛЗПТО ДПМЦЕО ВЩМ РПМХЮБФШ нЕЮЙ Л УЧПЕНХ тЩГБТУЛПНХ лТЕУФХ, ЧФПТХА РП ЪОБЮЙНПУФЙ ОБЗТБДХ Ч зЕТНБОЙЙ. фТПЕ ПУФБМШОЩИ ДПМЦОЩ ВЩМЙ РПМХЮЙФШ дХВПЧЩЕ мЙУФШС, ОЕРПУТЕДУФЧЕООП РТЕДЫЕУФЧПЧБЧЫЙЕ нЕЮБН.

ьФБ ЮЕФЧЕТЛБ ЧУФТЕФЙМБУШ Ч РПЕЪДЕ, Й РП РХФЙ ЙЪ ъБМШГВХТЗБ ПОЙ ЛТЕРЛП РПДТХЦЙМЙУШ У ЛПОДХЛФПТПН. фПЗП РТЙЧМЕЛМЙ РЙМПФЩ, ФБЛ ЛБЛ ЧУЕ ЮЕФЧЕТП ЙНЕМЙ ОБ ЫЕЕ тЩГБТУЛЙЕ лТЕУФЩ, ЧУЕ ВЩМЙ НПМПДЩ, ЧЕУЕМЩ Й ДТХЦЕМАВОЩ. лПОДХЛФПТ ПВЕУРЕЮЙМ ЙН ВЕУЛПОЕЮОЩК РПФПЛ ЧУСЮЕУЛЙИ РТЙРБУПЧ ЙЪ УЧПЕЗП ЛХРЕ, Ч ПУОПЧОПН ЦЙДЛЙИ - ЫОБРУБ, РЙЧБ, ЧЙОБ, ЛПОШСЛБ. лБЛ ФПМШЛП ПО ДПУФБЧМСМ ОПЧХА ВХФЩМЛХ, ЧЕУЕМБС ЮЕФЧЕТЛБ ФХФ ЦЕ ЧЩРЙЧБМБ ЕЕ УПДЕТЦЙНПЕ.

лПЗДБ ЛПОДХЛФПТ УУБДЙМ ЙИ У РПЕЪДБ ЧУЕ Ч ОЕУЛПМШЛЙИ НЙМСИ ПФ пТМЙОПЗП зОЕЪДБ, ПОЙ ВЩМЙ УПЧУЕН ОЕ Ч УПУФПСОЙЙ ЧУФТЕЮБФШУС У ЖАТЕТПН. лПЗДБ РЙМПФЩ ЧЧБМЙМЙУШ Ч ЪДБОЙЕ ЧПЛЪБМБ, ЙИ ЧУФТЕФЙМ ЧЩУПЛЙК, УЧЕФМПЧПМПУЩК НБКПТ ЖПО вЕМПЧ, БДЯАФБОФ зЙФМЕТБ ПФ мАЖФЧБЖЖЕ, чПУРЙФБООЩК ОБ УФБТЩИ РПТСДЛБИ ДЧПТСОЙО ЖПО вЕМПЧ ЕДЧБ ОЕ ХРБМ, ЛПЗДБ ХЧЙДЕМ ЮЕФЧЕТЩИ ОЕВТЕЦОП ПДЕФЩИ РЙМПФПЧ Ч ФБЛПН ОЕПРЙУХЕНПН УПУФПСОЙЙ. пОЙ ДПМЦОЩ ВЩМЙ ЧУФТЕФЙФШУС У ЖАТЕТПН НЕОЕЕ ЮЕН ЮЕТЕЪ 2 ЮБУБ.

оБ ХМЙГЕ УФПСМБ ФЙРЙЮОБС БМШРЙКУЛБС ЧЕУОБ. оБ ЪЕНМЕ ЕЭЕ МЕЦБМЙ 3 ДАКНБ УОЕЗБ, РТПОЙЪЩЧБАЭЙК ЧЕФЕТ УТЩЧБМ У ВМЙЦБКЫЙИ ЧЕТЫЙО УОЕЦОХА ЛТХРХ, ЛПФПТБС ЪБОХДОП УЩРБМБ У ОЕВБ, РПЛТЩФПЗП РМПФОЩНЙ УЕТЩНЙ ПВМБЛБНЙ. фЕНРЕТБФХТБ ВЩМБ 25 РП жБТЕОЗЕКФХ. жПО вЕМПЧ РТЙЛБЪБМ ЫПЖЕТХ ПЦЙДБЧЫЕЗП «нЕТУЕДЕУБ» ПРХУФЙФШ ВТЕЪЕОФПЧЩК ЧЕТИ Й РТПЛБФЙФШ У ЧЕФЕТЛПН ЮЕФЩТЕИ РПУЕФЙФЕМЕК пТМЙОПЗП зОЕЪДБ.

пОЙ РТПЛБФЙМЙУШ РП ИПМПДЛХ, Б РПФПН ЖПО вЕМПЧ ЪБУФБЧЙМ ЙИ ЧЩКФЙ ЙЪ НБЫЙОЩ Й ОЕНОПЗП РПЗХМСФШ ОБ УЧЕЦЕН ЧПЪДХИЕ. й ФПМШЛП РПУМЕ ЬФПЗП, ЪБ ОЕУЛПМШЛП НЙОХФ ДП ГЕТЕНПОЙЙ, ПОЙ ВЩМЙ ДПРХЭЕОЩ Ч пТМЙОПЕ зОЕЪДП. й ЧУЕ-ФБЛЙ РЙМПФЩ ВЩМЙ ЕЭЕ ПФОАДШ ОЕ ФТЕЪЧЩНЙ.

лПЗДБ ПОЙ ЧПЫМЙ Ч ЖПКЕ РТЕЛТБУОПЗП ЪДБОЙС, иБТФНБОО ХЧЙДЕМ ОБ ЧЕЫБМЛЕ ЖХТБЦЛХ. ъБНЕФЙЧ ОБ ОЕК ЛБЛЙЕ-ФП ЗБМХОЩ, ПО УЛБЪБМ: «бЗБ, ЧПФ Й НПС ЖХТБЦЛБ». иБТФНБОО РПДПЫЕМ Л ЧЕЫБМЛЕ Й ВЩУФТП ЧПДТХЪЙМ ЖХТБЦЛХ УЕВЕ ОБ ЗПМПЧХ. лПЗДБ ПО РПЧЕТОХМУС, ЮФПВЩ РПЛТБУПЧБФШУС РЕТЕД ФПЧБТЙЭБНЙ, ФЕ ЧЪПТЧБМЙУШ ПФ УНЕИБ. жХТБЦЛБ УЯЕИБМБ ЕНХ ОБ ХЫЙ. тБЪНЕТ 7 1/4 СЧОП ОЕ Л НЕУФХ ОБ ЗПМПЧЕ 6 3/4.

пДОБЛП ЖПО вЕМПЧ ОЕ РТЙУПЕДЙОЙМУС Л ЧЕУЕМША. рЕТЕРХЗБООЩК БДЯАФБОФ, ЛПФПТЩК ДПМЦЕО ВЩМ РТПЧПДЙФШ РПУЕФЙФЕМЕК зЙФМЕТБ ЮЕТЕЪ РТПФПЛПМШОЩЕ ДЕВТЙ, ВТПУЙМУС Л иБТФНБООХ Й УДЕТОХМ ЖХТБЦЛХ Х ОЕЗП У ЗПМПЧЩ.

«пФДБК! ьФП ЖХТБЦЛБ жатетб!»

чП ЧТЕНС ГЕТЕНПОЙЙ ОБЗТБЦДЕОЙС ЧУЕ ЮЕФЧЕТП РЙМПФПЧ УХНЕМЙ ХУФПСФШ ОБ ОПЗБИ, ПДОБЛП Й РП УЕК ДЕОШ РПРЩФЛБ ьТЙИБ иБТФНБООБ ХФБЭЙФШ ЖХТБЦЛХ ЖАТЕТБ ПУФБЕФУС РТЕДНЕФПН ЫХФПЛ, ЕУМЙ ЬФЙ ЮЕФЧЕТП ЧУФТЕЮБАФУС. фБЛ ЛБЛ иБТФНБОО ЪБОЙНБМУС ОЕ УБНЩН ЧЕУЕМЩН ДЕМПН, Б РПФПН РЕТЕЦЙМ РТПУФП РЕЮБМШОЩЕ ЙУРЩФБОЙС, ЕЗП ЮХЧУФЧП АНПТБ ПУФБМПУШ ОЕЙЪЧЕУФОЩН ЫЙТПЛПК РХВМЙЛЕ. фЕН ОЕ НЕОЕЕ, ПОП ПУФБЕФУС ОЕПФЯЕНМЕНПК ЮЕТФПК ЕЗП ИБТБЛФЕТБ, Й ПО ОЙЛПЗДБ ОЕ УФБМ ВЩ ФБЛЙН, ЛБЛПЧ ПО ЕУФШ, ЕУМЙ ВЩ ОЕ ЕЗП АНПТ.

ч БООБМБИ ЧПЕООПК ЙУФПТЙЙ ОЕ ФБЛ НОПЗП ЗЕТПЕЧ, УТБЧОЙНЩИ У иБТФНБООПН. б Ч ЙУФПТЙЙ БЧЙБГЙЙ ЙИ ЕЭЕ НЕОШЫЕ. еЗП 352 РПДФЧЕТЦДЕООЩЕ ЧПЪДХЫОЩЕ РПВЕДЩ ПУФБАФУС ОЕРТЕЧЪПКДЕООЩН ДПУФЙЦЕОЙЕН. еЗП ВМЙЦБКЫЙК УПРЕТОЙЛ, зЕТД вБЛЗПТО, ЙНЕЕФ ОБ 51 РПВЕДХ НЕОШЫЕ. вЕМПЛХТЩК тЩГБТШ зЕТНБОЙЙ УВЙМ Ч ЮЕФЩТЕ У МЙЫОЙН ТБЪБ ВПМШЫЕ УБНПМЕФПЧ ЧТБЗБ, ЮЕН ВЕУУНЕТФОЩК ВБТПО нБОЖТЕД ЖПО тЙИФЗПЖЕО, МХЮЫЙК БУ рЕТЧПК нЙТПЧПК ЧПКОЩ.

дБЦЕ Ч ЙУРЩФЩЧБЧЫЙИ ПЗТПНОХА ОБЗТХЪЛХ мАЖФЧБЖЖЕ НБМП ОБКДЕФУС РЙМПФПЧ, ЛПФПТЩК РТПЧЕМЙ ВПМШЫЕ ЧПЪДХЫОЩЕ ВПЕЧ, ЮЕН ьТЙИ иБТФНБОО. пО УПЧЕТЫЙМ ОЕ НЕОЕЕ 1400 ВПЕЧЩИ ЧЩМЕФПЧ Й ЧУФХРБМ Ч ВПК ВПМЕЕ 800 ТБЪ. еЗП ЖЙЪЙЮЕУЛБС Й ДХИПЧОБС ЧЩОПУМЙЧПУФШ ВЩМЙ ФБЛПЧЩ, ЮФП ПО ЧЩДЕТЦБМ, ОЕ РПЛБЪБЧ РТЙЪОБЛПЧ ХУФБМПУФЙ, РПЮФЙ ОЕРТЕТЩЧОХА ЮЕТЕДХ ВПЕЧ У ЛПОГБ 1942 ДП НБС 1945.

пО ОЕ РПМХЮЙМ ОЙ ПДОПК ТБОЩ. й ЕЗП УРПУПВОПУФШ ОБОПУЙФШ РТПФЙЧОЙЛХ ФСЦЕМЕКЫЙЕ РПФЕТЙ, ОП РТЙ ЬФПН УБНПНХ ПУФБЧБФШУС ОЕЧТЕДЙНЩН, ОЕ ВЩМБ УМЕДУФЧЙЕН УМЕРПЗП ЧЕЪЕОЙС. пО ВЩМ ХДБЮМЙЧ, ЛБЛ ЧУЕ ЧЩДБАЭЙЕУС РЙМПФЩ-ЙУФТЕВЙФЕМЙ, ПДОБЛП УПЪДБМ УЧПК ПУПВЕООЩК УФЙМШ ЧЕДЕОЙС ЧПЪДХЫОПЗП ВПС, ЛПФПТЩК РТЕДУФБЧМСМ ОПЧПЕ УМПЧП Ч ФБЛФЙЛЕ. пО ПФЧЕТЗБМ ЧПЪДХЫОХА ЛБТХУЕМШ. рПУМЕ ЧПКОЩ ЕЗП ВЩЧЫЙК БДЯАФБОФ чЙМШ чБО ДЕ лБНР УЛБЪБМ, ЮФП УЧПЙНЙ ХУРЕИБНЙ иБТФНБОО ПВСЪБО УЧПЕНХ ПУПВЕООПНХ НЕФПДХ БФБЛЙ. пО ЧУЕЗДБ УФТЕМСМ ФПМШЛП Ч ХРПТ.

рПУМЕ ЧПКОЩ чЙМШ чБО ДЕ лБНР ЛБЛ-ФП УЛБЪБМ хЫ иБТФНБОО, ЮФП, ЕУМЙ ЧУЕ РЙМПФЩ-ЙУФТЕВЙФЕМЙ Ч НЙТЕ ЙУРПМШЪПЧБМЙ ЬФХ ФБЛФЙЛХ, ьТЙИ ОЕ УФБМ ВЩ МХЮЫЙН БУПН. чБО ДЕ лБНР УЮЙФБМ, ЮФП ХУРЕИЙ ьТЙИБ РТЙЫМЙ РПФПНХ, ЮФП ПО ТЕЪЛП РПТЧБМ У ФБЛФЙЮЕУЛЙН ОБУМЕДЙЕН РТПЫМПЗП. вЕМПЛХТЩК тЩГБТШ УПЪДБМ УЧПА УПВУФЧЕООХА ФБЛФЙЛХ, ЛПФПТХА НЩ ДЕФБМШОП ПРЙЫЕН Ч ЬФПК ЛОЙЗЕ.

иБТФНБОО ВЩМ ЮЕМПЧЕЛПН УП НОПЦЕУФЧПН ОЕДПУФБФЛПЧ, ЛПФПТЩЕ ВЩМЙ УМЕДУФЧЙЕН ЕЗП ИБТБЛФЕТБ. бОБМЙФЙЮЕУЛЙК ХН Ч УПЮЕФБОЙЙ У ЙОФХЙГЙЕК РПЪЧПМСМ ЕНХ УТБЪХ ЧОЙЛОХФШ Ч УХФШ МАВПК РТПВМЕНЩ Й ОБКФЙ ЧЕТОПЕ ТЕЫЕОЙЕ. рТЙОСЧ ТЕЫЕОЙЕ, ьТЙИ ОЕХЛПУОЙФЕМШОП ЧЩРПМОСМ ЕЗП. ч ВЙЪОЕУЕ ЬФЙ ЛБЮЕУФЧБ НПЗМЙ ВЩ УДЕМБФШ ЕЗП НБЗОБФПН, ОП Й Ч ЧПЕООПН ДЕМЕ ПОЙ РТЙОЕУМЙ ЕНХ ВПМШЫЙЕ ДЙЧЙДЕОДЩ.

ч АОПУФЙ ЕЗП РТСНПФБ ЧЩМЙЧБМБУШ Ч РПТЩЧЙУФПЕ, ЮБУФП ТЙУЛПЧБООПЕ РПЧЕДЕОЙЕ. ч ЗПДЩ ЪТЕМПУФЙ ПО ФПЦЕ РПЛБЪЩЧБМ РПФТСУБАЭЕЕ ПФУХФУФЧЙЕ ФБЛФБ. ч УПЧТЕНЕООПК ЛХМШФХТЕ, УЛМПООПК ЧЙДЕФШ ЗЕТПС ОЕТЕЫЙФЕМШОЩН Й ЛПМЕВМАЭЙНУС, ПО ЛБЦЕФУС ЦЙЧЩН БОБИТПОЙЪНПН. еЗП ЦЙЧПК ЗЙВЛЙК ХН РПЪЧПМЙМ ЕНХ УПИТБОЙФШ АОПУФШ Ч УЕТДГЕ. й УЕТДГЕ ФЙЗТБ РП-РТЕЦОЕНХ ВШЕФУС Ч ЗТХДЙ УФБТПЗП ЛПФБ. ч УЕЗПДОСЫОЕН иБТФНБООЕ БДУЛЙК БУ-ЙУФТЕВЙФЕМШ, ОЕВТЕЦОП ПДЕФЩК, ОЕЙЪНЕООП ТПНБОФЙЮЕУЛЙК ЙУЛБФЕМШ РТЙЛМАЮЕОЙК, ОБИПДЙФУС УМЙЫЛПН ВМЙЪЛП Ч РПЧЕТИОПУФЙ ДМС ЮЕМПЧЕЛБ, ЛПФПТПНХ УФХЛОХМП 60 МЕФ.

ьФП ЮЕМПЧЕЛ УПИТБОСМ ЙУЛМАЮЙФЕМШОПЕ ИМБДОПЛТПЧЙЕ Ч ОБРТСЦЕООЩИ ПВУФПСФЕМШУФЧБИ Й РТПУФП ОЕ ЪОБМ, ЮФП ФБЛПЕ ОЕТЧЩ. юБУФП ПО УВМЙЦБМУС У РТПФЙЧОЙЛПН НЕОЕЕ, ЮЕН ОБ 100 ЖХФПЧ, РЕТЕД ФЕН, ЛБЛ ПФЛТЩФШ ПЗПОШ. ьФП ВЩМБ ЛТБКОЕ ПРБУОБС ДЙУФБОГЙС, ЗДЕ ВХЛЧБМШОП ЧПМПУПЛ ПФДЕМСМ РПВЕДХ ПФ УФПМЛОПЧЕОЙС Ч ЧПЪДХИЕ. иБТФНБОО РЕТЕЦЙМ 14 ЧЩОХЦДЕООЩИ РПУБДПЛ ОБ чПУФПЮОПН жТПОФЕ, ОП ЛБЦДЩК ТБЪ ПО УОПЧБ РПДОЙНБМУС Ч ЧПЪДХИ, ЛБЛ ФПМШЛП РПСЧМСМУС ОПЧЩК УБНПМЕФ. оЕУНПФТС ОБ АОЩЕ ЗПДЩ - ЕНХ ВЩМП ЧУЕЗП 22 ЗПДБ, ЛПЗДБ ПО РПМХЮЙМ вТЙММЙБОФЩ - ПО ОЕ РПФЕТСМ УЛТПНОПУФЙ Й УДЕТЦБООПУФЙ.

мАДЙ, ЗПТБЪДП ВПМЕЕ УФБТЩЕ, ЮЕН ьТЙИ иБТФНБОО, Ч ЧППТХЦЕООЩИ УЙМБИ УФТБО ЧУЕЗП НЙТБ ЮБУФП ОЕ ЧЩДЕТЦЙЧБМЙ ЗТХЪБ НБОФЙЙ ЗЕТПС, ФЕТСМЙ ДПУФПЙОУФЧП Й ХЧБЦЕОЙЕ ОБГЙЙ. мХЮЫЙК БУ БНЕТЙЛБОУЛПЗП ЛПТРХУБ НПТУЛПК РЕИПФЩ РПМЛПЧОЙЛ зТЕЗПТЙ вПКОЗФПО ПДОБЦДЩ УЛБЪБМ: «рПЛБЦЙФЕ НОЕ ЗЕТПС, Й С ФХФ ЦЕ РПЛБЦХ ЧБН ЗПЧОАЛБ». дМС НОПЗЙИ ЗЕТПЕЧ СДПЧЙФПЕ ПРТЕДЕМЕОЙЕ вПКОЗФПОБ ВЩМП ВПМЕЕ ЮЕН УРТБЧЕДМЙЧП. нОПЦЕУФЧП ЗЕТПЕЧ ЧПЕООПЗП ЧТЕНЕОЙ ОЕ ЧЩДЕТЦЙЧБМЙ ЙУРЩФБОЙС НЙТПН. ьТЙИ иБТФНБОО УХНЕМ УПИТБОЙФШ ЮЙУФПФХ ОЕ ФПМШЛП РЕТЕД МЙГПН ОБЗТБД, ЧТХЮЕООЩИ ЕНХ ЧПУИЙЭЕООПК ОБГЙЕК, ОП Й РЕТЕД МЙГПН ТЕЦЙНБ, ЛПФПТЩК ЧЩОХДЙМ ЕЗП ЧЕУФЙ ФСЦЕМЩЕ, ПРХУФПЫБАЭЙЕ ДХЫХ, ВПЙ Ч ПДЙОПЮЛХ Ч ФЕЮЕОЙЕ 10 МЕФ иПМПДОПК чПКОЩ.

иБТФНБОО ЙЗТБМ ФЕНЙ ЛБТФБНЙ, ЛПФПТЩЕ ЕНХ УДБЧБМБ УХДШВБ Й Ч ДОЙ ЧПКОЩ, Й Ч ДОЙ НЙТБ, У ОЕЧПЪНХФЙНПУФША, ЛПФПТБС ЧПУИЙЭБМБ БВУПМАФОП ЧУЕИ, ОП РПДТБЦБФШ ЛПФПТПК ОЙЛФП ДБЦЕ ОЕ ОБДЕСМУС. лПЗДБ Ч 1955 ПО ЧЕТОХМУС Ч зЕТНБОЙА, ЕНХ РТЙЫМПУШ ЙУРЙФШ ЕЭЕ ОЕ ПДОХ ЮБЫХ ЗПТЕЮЙ. еЗП УЩО, рЕФЕТ-ьТЙИ, ХНЕТ Ч 1947, Й вЕМПЛХТЩК тЩГБТШ ОЙЛПЗДБ ОЕ ЧЙДЕМ НБМШЮЙЛБ. еЗП МАВЙНЩК ПФЕГ ФПЦЕ УЛПОЮБМУС. еЗП НБМШЮЙЫЕУЛЙЕ ОБДЕЦДЩ ХОБУМЕДПЧБФШ ПФГПЧУЛХА РТПЖЕУУЙА ЧТБЮБ ВЩМЙ ТБЪЧЕСОЩ Ч РТБИ ЧПЪТБУФПН Й ДПМЗЙН ПФМХЮЕОЙЕН ПФ НЙТБ НЕДЙГЙОЩ. рПЮФЙ ФТЕФШ ЦЙЪОЙ ПО РТПЧЕМ Ч ТХУУЛЙИ МБЗЕТСИ.

уФБТЩЕ ЧПЪДХЫОЩЕ ФЙЗТЩ ДОЕК ЕЗП УМБЧЩ ХВЕЦДБМЙ ЕЗП РПУФХРЙФШ Ч ОПЧЩЕ ЗЕТНБОУЛЙЕ ччу. пОЙ ТБЪЧЕТОХМЙ ОБУФПСЭХА ЛБНРБОЙА РП ЧПЪЧТБЭЕОЙА иБТФНБООБ ОБ ЧПЕООХА УМХЦВХ. фБЛ ЛБЛ ЧУЕ ПУФБМШОЩЕ РЕТУРЕЛФЙЧЩ ВЩМЙ ДПУФБФПЮОП ФХНБООЩНЙ, ПО ОБЮБМ ЪБОПЧП УФТПЙФШ УЧПА ЦЙЪОШ ОБ ПУОПЧЕ ПРЩФБ РЙМПФБ-ЙУФТЕВЙФЕМС, ФП ЕУФШ ФПК ЧЕЭЙ, ЛПФПТХА ПО ПФМЙЮОП ЪОБМ, РТПЖЕУУЙЙ, ЛПФПТПК ЧМБДЕМ Ч УПЧЕТЫЕОУФЧЕ.

пО РТПЫЕМ РЕТЕРПДЗПФПЧЛХ Ч уыб ОБ ОПЧЩИ ТЕБЛФЙЧОЩИ ЙУФТЕВЙФЕМСИ, ОБЮБМ ОПЧХА УЕНЕКОХА ЦЙЪОШ У МАВЙНПК ДПЮЕТША. й ФПЗДБ ОБЮБМУС РТПГЕУУ ЕЗП ЧПЪТПЦДЕОЙС. ьТЙИ ВЩМ ЕДЙОУФЧЕООЩН ЮЕМПЧЕЛПН Ч ЧППТХЦЕООЩИ УЙМБИ зЕТНБОЙЙ, ЛПФПТЩК Ч ЗПДЩ чФПТПК нЙТПЧПК ЧПКОЩ РПМХЮЙМ вТЙММЙБОФЩ Л тЩГБТУЛПНХ лТЕУФХ. еЗП УФБТБС УМБЧБ РПЪЧПМЙМБ ДБМШОПЧЙДОПНХ Й УЕТШЕЪОПНХ ЛПНБОДХАЭЕНХ ччу ЗЕОЕТБМХ лБННИХВЕТХ ОБЪОБЮЙФШ иБТФНБООБ ЛПНБОДЙТПН РЕТЧПК ЬУЛБДТЩ ТЕБЛФЙЧОЩИ ЙУФТЕВЙФЕМЕК ЗЕТНБОУЛЙИ ччу. пОБ РПМХЮЙМБ ОБЪЧБОЙЕ «ьУЛБДТБ тЙИФЗПЖЕО», ЮФП ОБРПНЙОБМП П УМБЧОПК ЙУФПТЙЙ. иБТФНБОО УФБМ ПДОЙН ЙЪ УБНЩИ ХЧБЦБЕНЩИ ПЖЙГЕТПЧ Ч зЕТНБОЙЙ.

пДОБЛП, ОЕ ДТЕНБМЙ Й ЕЗП ЧТБЗЙ. рТПФЙЧОЙЛБНЙ вЕМПЛХТПЗП тЩГБТС ВЩМЙ ОЕ ФПМШЛП ЧТБЦЕУЛЙЕ РЙМПФЩ Ч ЗПДЩ ЧПКОЩ ЙМЙ ПЖЙГЕТЩ олчд Ч ЗПДЩ НЙТБ. чТБЗБНЙ ЕЗП ВЩМЙ НЕМЛЙЕ МАДЙЫЛЙ, ХУЕЧЫЙЕУС Ч ЧЩУПЛЙЕ ЛТЕУМБ Ч ОПЧЩИ ЗЕТНБОУЛЙИ ччу. ьФЙ ЫЕУФЕТЛЙ ОБ ВПМШЫЙИ ДПМЦОПУФСИ ОЕОБЧЙДЕМЙ ьТЙИБ иБТФНБООБ Й УФТЕНЙМЙУШ МАВПК ГЕОПК ЙУРПТФЙФШ ЕЗП ЛБТШЕТХ. юЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП МЕФ ПДЙО ФБЛПК ЮЕМПЧЕЮЕЛ Ч ЗЕОЕТБМШУЛПН НХОДЙТЕ РПРЩФБМУС УВЙФШ ьТЙИБ ЙЪ УЧПЕЗП ЛБВЙОЕФБ, ЮФП НЩ ЕЭЕ ПРЙЫЕН ДЕФБМШОП. ьТЙИ РЕТЕЦЙМ Й ЬФПФ ХДБТ.

вЕМПЛХТЩК тЩГБТШ У ЮЕУФША РТПОЕУ УЧПК ЙЪТХВМЕООЩК ЭЙФ, Б ЕЗП ЗЕТВ УЙСЕФ РП-РТЕЦОЕНХ СТЛП. оЕНОПЗЙЕ РТПУМБЧМЕООЩЕ ЗЕТПЙ НПЗХФ УЛБЪБФШ П УЕВЕ ФП ЦЕ УБНПЕ. рТЙЫМП ЧТЕНС ТБУУЛБЪБФШ ЙУФПТЙА ЬФПЗП ВМБЗПТПДОПЗП ТЩГБТС, ПРЙУБФШ ЕЗП РПДЧЙЗЙ ОБ ФХТОЙТЕ, ЗМХВЙОХ УФТБДБОЙК Ч ПЛПЧБИ Й ОЕЪБВЩЧБЕНЩК ТПНБО У РТЕЛТБУОПК ДБНПК.

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Старые воздушные тигры дней его славы убеждали его поступить в новые германские ВВС. Они развернули настоящую кампанию по возвращению Хартманна на военную службу. Так как все остальные перспективы были достаточно туманными, он начал заново строить свою жизнь на основе опыта пилота-истребителя, то есть той вещи, которую он отлично знал, профессии, которой владел в совершенстве.

Он прошел переподготовку в США на новых реактивных истребителях, начал новую семейную жизнь, у него родилась любимая дочь. И тогда начался процесс его возрождения. Эрих был единственным человеком в вооруженных силах Германии, который в годы Второй мировой войны получил Бриллианты к Рыцарскому кресту. Его старая слава позволила дальновидному и серьезному командующему ВВС генералу Каммхуберу назначить Хартманна командиром первой эскадры реактивных истребителей германских ВВС. Она получила название «Эскадра Рихтгофен», что напоминало о славной истории. Хартманн стал одним из самых уважаемых офицеров в Германии.

Однако не дремали и его враги. Противниками Белокурого Рыцаря были не только вражеские пилоты в годы войны или офицеры НКВД в годы мира. Врагами его были мелкие людишки, усевшиеся в высокие кресла в новых германских ВВС. Эти шестерки на больших должностях ненавидели Эриха Хартманна и стремились любой ценой испортить его карьеру. Через несколько лет один такой человечек в генеральском мундире попытался выбить Эриха из своего кабинета, что мы еще опишем детально. Эрих пережил и этот удар.

Белокурый Рыцарь с честью пронес свой изрубленный щит, а его герб сияет по-прежнему ярко. Немногие прославленные герои могут сказать о себе то же самое. Пришло время рассказать историю этого благородного рыцаря, описать его подвиги на турнире, глубину страданий в оковах и незабываемый роман с прекрасной дамой.

Становление мужчины

Истоки мужества кроются в мальчишестве.

Первая страница приключений в жизни Эриха Хартманна была открыта в 1925 году, когда вместе с семьей он отправился из Германии в Китай. Эрих родился 19 апреля 1922 года в Вейссахе в Вюртемберге. Он был крепким светловолосым мальчиком, уже успевшим показать свою силу воли, когда вместе с матерью поднялся на борт парохода, идущего на Дальний Восток. Отец Эриха, доктор Альфред Хартманн, нашел условия послевоенной Германии трудными и сулящими мало выгоды. Врач германской армии в годы Первой мировой войны, он вернулся с фронта только для того, чтобы начать борьбу с новыми врагами – инфляцией, нехваткой продуктов, политическим и экономическим хаосом.

Когда двоюродный брат доктора Хартманна, который служил германским консулом в Шанхае, вернулся домой и увидел руины фатерланда, он убедил отца Эриха поехать вместе с ним и заняться медициной в Китае. Консул уверил брата, что там у него будет огромная практика среди китайцев. Доктор Хартманн любил приключения, и перспектива работать по специальности за границей просто заинтриговала его. Однако сначала он весьма скептически отнесся к радужным перспективам, нарисованным его кузеном-дипломатом. Консервативный и осторожный человек, особенно если сравнивать с увлекающейся и восторженной женой, доктор Хартманн один отправился в Китай на разведку. Он с трудом поверил тому, что увидел.

По сравнению с конвульсирующей и голодной Германией Китай казался просто раем. Доктор Хартманн обнаружил, что китайцам нужна его помощь. Они охотно платили деньги и оказывали ему всяческое уважение. Он был единственным доктором-европейцем в городе Чанша, находящемся в 600 милях от моря вверх по течению Янцзы. Доктор послал за своей семьей. Он имел приятный домик в Чанша, а позднее купил островок посреди реки, где построил новый дом.

Первые жизненные воспоминания Эриха связаны с деревянным островком, который стал его игровой площадкой, девственной красотой и таинственными пещерами. Остров был самым подходящим местом для игры буйной детской фантазии. Однако восточная идиллия не затянулась слишком долго. Через несколько лет началась первая китайская революция. Китайцы начали выступать против западных империалистов и «чужеземных дьяволов». Начались беспорядки.

Доктор Хартманн имел два источника защиты, когда агитация приняла более резкие формы. Прежде всего он считался уважаемым человеком как врач. Во-вторых, ему повезло в том, что он был немцем, так как в 20-х годах Германия в Китае не имела никакого веса и не являлась частью колониальной структуры.

Тем не менее даже эти условия могли обеспечить только временную безопасность семье Хартманна. К 1929 году уличные беспорядки стали всеобщими. Нападения на английских, французских и бельгийских дипломатов становились все чаще. У доктора Хартманна было несколько друзей-англичан. Один из них имел дом в Чанша, недалеко от больницы. Однажды утром, направляясь в больницу, доктор Хартманн с ужасом увидел отрезанные головы троих англичан, насаженные на колья вокруг британского консульства.

Мягкий немецкий доктор отреагировал немедленно. Фрау Хартманн, 5-летний Эрих и его брат Альфред, который был на год моложе, были отправлены в Германию. Несколько недель они пересекали Россию по ужасающей Транссибирской магистрали. В Москве поезд должен был простоять целый час, и Элизабет Хартманн вышла, чтобы купить продукты для своих детей.

Она сказала старшему сыну:

– Эрих, присматривай за Альфредом. Не слезайте с сидений. Я вернусь через несколько минут.

Потом мать исчезла в людском водовороте Московского вокзала. Но не успела она вернуться, как поезд тронулся. Альфред Хартманн, который сегодня работает доктором в Вейль-им-Шёнбухе, ясно помнит, как они оцепенели от ужаса:

«Я был перепуган и вскоре ослеп от слез. Эрих был спокойнее. Он пытался утешить меня, убеждал не плакать и быть смелее. Мне это не удалось, и я продолжал вопить. Поезд мчался в Германию, как мне казалось, с ужасной скоростью. Люди в вагоне пытались выяснить, что с нами случилось. Эрих попытался как можно спокойнее объяснить наше положение. К несчастью, в то время мы по-китайски говорили лучше, чем по-немецки. Это вызывало еще большую путаницу и приводило меня в совершенный ужас.

После целого часа ужасных мучений, когда Эрих был моим утешителем, переводчиком и сиделкой, открылась дверь купе и появилась моя мать. Ее белокурые волосы были растрепаны, но на губах играла улыбка. При ее появлении не выдержал и отважный Эрих. Слезы потекли у него по щекам, и он обвиняюще ткнул в меня пальцем. «Я говорил ему не плакать», – прохныкал он, когда мать обняла нас обоих».

Вейль-им-Шёнбух

Через несколько лет причина странного отсутствия Элизабет Хартманн стала семейной шуткой. Она покупала продукты, стоя в очереди, когда услышала, что ее поезд отправляется. Он простоял гораздо меньше часа. И сразу после этого прозвучали свистки отправления. Побросав все покупки, почтенная немецкая мать помчалась по платформе вдогонку за набирающим скорость поездом. Схватившись за поручни последнего вагона, она лихо запрыгнула на подножку, как в голливудском боевике.

В то время русские железные дороги были безумно далеки от западных, никаких роскошных магазинов на колесах не было и в помине. А этот конкретный поезд не имел даже внутреннего коридора в вагонах позади того, в котором ехала фрау Хартманн со своими сыновьями. Эти вагоны напоминали австралийские автобусы с мостками вдоль всего шасси. Она была вынуждена пробираться вперед, проходя вагон за вагоном, наконец добравшись до закрытого купе, где ее ждали Эрих с братом.

После возвращения из Китая Элизабет Хартманн устроилась в Вейль-им-Шёнбухе возле Штутгарта и начала ждать известий от своего мужа. Через 6 месяцев он написал, что обстановка успокоилась. Гражданские беспорядки завершились. «Возвращайся в Китай и привози мальчиков», – написал он.

Однако независимая фрау Хартманн решила, что провела более чем достаточно времени на Дальнем Востоке. «Я не вернусь в Китай, – написала она мужу. – Я уже начала подыскивать тебе клинику возле Штутгарта, где ты сможешь заниматься медициной, не подвергаясь опасностям». Доктор Хартманн вернулся на родину. Семья переехала в уютный старый сельский дом возле Вейля, и через три года они сумели построить дом и клинику на Бисмаркштрассе в Вейль-им-Шёнбухе. Именно там Эрих Хартманн провел последние юношеские годы перед войной.

С самых первых дней в Вейле Эрих просто помешался на авиации. Начала проявляться его отвага, выразившаяся в первой попытке полететь. Он соорудил из бамбука каркас планера и обтянул его старыми покрывалами. Держа над собой эту конструкцию-снаряд, он спрыгнул с крыши летнего домика. Приземлился Эрих в специально выкопанной яме с мягкой землей. Он остался совершенно цел, но сразу понял свою беспомощность как инженера и благоразумно оставил попытки строительства летательных аппаратов.

Интерес Эриха к авиации получил новый толчок, когда его непоседливая мать сама занялась спортивными полетами. Жизнь в Вейле была приятной, однако для такой натуры, как Элизабет Хартманн, она была слишком пресной. Она вступила в летный клуб при аэродроме Боблинген – в те дни это был гражданский аэропорт Штутгарта. Он находился всего в 6 милях от дома доктора Хартманна в Вейле.

Одаренный пилот, мать Эриха быстро получила лицензию на управление легким самолетом «Клемм-27». В 1930 году счастливая семья Хартманнов стала совладельцем двухместного самолета, который они приобрели вместе с директором метеостанции аэродрома Боблинген. Тяга Эриха к самолетам и полетам стала постоянной и неодолимой.

Сегодня аэропорт Боблинген не действует. Однако в начале 30-х годов каждый солнечный выходной мальчики Хартманнов и их мать летали на крошечном «Клемме» или хлопотали над ним. После экономического краха в 1932 году любимый самолет пришлось продать. Эта потеря стала для них тяжелым ударом.

В следующем году к власти пришел Гитлер, и началось возрождение германской авиации. Гитлер желал, чтобы германская молодежь полюбила авиацию. Решение этой задачи он возложил на планерные клубы. В 1936 году фрау Хартманн создала такой клуб для местных мальчиков, в основном сыновей фермеров, в Вейль-им-Шёнбухе. Она сама стала инструктором. Горечь потери крохотного «Клемма» улетучилась, так как полет на планере обладал своей притягательностью. Субботы и воскресенья снова приобрели смысл.

Клуб имел два планера. «Цоглинг-38» предназначался для первичной подготовки. Для опытных пилотов имелся «Грюнау бэби». Каждый выходной Эрих вместе с матерью посещал занятия клуба. Он ждал своей очереди вместе с остальными мальчиками. Тяжелая задача запуска в воздух планеров с помощью резиновой катапульты была превосходной точкой приложения кипучей энергии мальчишек. По восемь крепких немецких парней брались за резиновую полосу с обеих сторон и пускались бегом, волоча за собой планер.

Очень часто планер подскакивал на несколько метров в воздух, только чтобы шлепнуться обратно на траву, к отчаянию бурлаков. Тяжелая работа начиналась сначала. Чтобы научиться летать, мальчикам приходилось серьезно потрудиться. Но затем раздавались волшебные слова:

«Эрих, твоя очередь, залезай в кабину. Мы попытаемся запустить тебя».

Его брат Альфред отлично помнит, как Эрих летал на планере: «Он был превосходным пилотом, одаренным с самого начала. Я очень хотел бы летать так же, но между нашими возможностями была огромная пропасть».

В 14 лет Эрих уже имел лицензию планериста и был опытным пилотом. В конце 1937 года он уже сдал экзамены на категории планериста «А» и «В». Имея категорию «С», Эрих стал инструктором в планерной школе Гитлерюгенда. Спустя 40 лет Эрих Хартманн так вспоминает эти дни:

«Планеризм был прекрасным спортом, даже чем-то большим. Он дал мне прекрасное ощущение полета. Тонкий, но ощутимый шелест ветра вокруг тебя, который держит тебя и несет куда-то твой планер, помогает тебе слиться с окружающим. Ты становишься в подлинном смысле воздушным человеком. Полеты на самолетах, которыми я занимался в Люфтваффе, были мне знакомы Я видел, как летают моя мать, мой брат, мои друзья. Поэтому я залезал в кабину самолета с теми же чувствами, что в салон автомобиля.

Раннее знакомство с самолетом, которое я получил в клубе, помогает мне до сегодняшнего дня. Если я сижу в самолете и что-то ломается, я просто физически чувствую это. Я ощущаю это еще до того, как приборы покажут на какую-то неполадку. Нет никакого сомнения, что чем раньше вы начнете заниматься летным делом, тем острее будут все ваши ощущения, связанные с самолетом».

Брат Эриха Альфред сегодня работает врачом в том же самом семейном доме в Вейле, который построил его отец. Он добрый и мягкий человек, который по своему характеру и взглядам сильно напоминает отца. Пролетав недолгое время стрелком на пикировщике Ju-87 в Северной Африке, он попал в плен и провел 4 года в британских лагерях. Более мягкий во всех отношениях, чем его знаменитый брат, Альфред так вспоминает эти годы:

«Он был сильнее меня во всех отношениях. Эрих был атлетом, увлеченным спортсменом. Практически во всех видах спорта он добивался хороших результатов, стоило ему только чем-то заняться. Он был прирожденным спортсменом с отличной координацией, он отлично плавал, нырял и бегал на лыжах. Особенно великолепен был в гимнастике.

В своей среде мальчики выбирают естественных лидеров, и Эрих был как раз таким лидером. Его спортивные доблести были только одной стороной врожденной способности лидерства. Он также был сильным, умным и практичным – изобретательный мальчик. Кроме того, он обладал и другими качествами, которые его последующая слава могла скрыть. Он был честным и ласковым, особенно со мной, так как он знал, что сильнее меня.

Эрих никогда никого не обижал. Он был защитником маленьких мальчишек. Я пользовался его славой, говоря всем старшим задирам, что пожалуюсь Эриху, если они меня ударят. Обычно они сразу оставляли меня в покое».

Даже в сонном маленьком Вейле, население которого не превышало 3000 человек, мальчики группировались в шайки. Эрих и Альфред принадлежали к планерной шайке вместе с группой мальчиков из планерного клуба фрау Хартманн. Соперничающая шайка имела совсем иные интересы и потому называлась велосипедной. Между этими двумя группами черная кошка пробежала. Они любили задирать друг друга, как обычно бывает у мальчишек. Готовность Эриха в любой момент броситься в бой открылась во время одного из столкновений.

Возвращаясь домой вечером из кино, Альфред с одним мальчиком отстали метров на сорок от Эриха и основной группы планерной шайки. Члены велосипедной шайки поджидали, спрятавшись в тени. Они схватили Альфреда с товарищем и утащили прочь. Еще один член планерной шайки шел сзади и видел это похищение. Он проследил за похитителями, а потом побежал за своей шайкой, зовя на помощь:

«Велосипедная шайка схватила Альфреда! Они потащили в старый сарай и собираются отлупить!»

Хороший бегун, Эрих быстро обогнал свою компанию, бросившись на выручку брату. Он с разбега врезался в дверь сарая и с треском распахнул ее. Ворвавшись в сарай, он обнаружил там всю велосипедную шайку – 14 человек. Они привязали Альфреда и его товарища к столбу. Эрих схватил с пола рычаг домкрата и начал размахивать им:

– Вон! Вон отсюда! Все! Или я перебью вас!

Его голубые глаза полыхали огнем, когда он наступал на врагов, описывая рукоятью широкие круги в воздухе. Велосипедная шайка не выдержала и бросилась наутек, спасая свои шкуры. Торжествующий и раскрасневшийся, Эрих отвязал благодарного брата. Позднее такая же неудержимая отвага еще не раз вспыхивала в Эрихе, помогая ему одержать победу над численно превосходящим противником. Это был мальчик, который всю жизнь шел напролом.

В середине 30-х годов Эрих с братом стали учениками национальной школы в Роттвейле. Порядки этой школы не слишком гармонировали с формирующимся характером Эриха. Он любил свободу. А эта школа жила по канонам строгой казарменной дисциплины, которая регулировала все стороны жизни учеников. Это основывалось на идеях национал-социализма, а в результате устав определял даже способы отдыха учеников. Выходные, которые Эрих проводил дома в Вейле, казались ему освобождением из тюрьмы.

До настоящего времени он сохраняет неприятные воспоминания о Роттвейле:

«Каждый учитель был богом, а мы были рабами. Однажды на уроке физики нам было приказано растереть в порошок древесный уголь и серу. Когда настало время завтрака, мы свалили порошок на железный лист. Нам сказали не играть с этой смесью во время завтрака.

Когда учитель вышел из класса, мы быстро собрались вокруг кучки порошка, превосходно зная о его взрывчатой силе. Пара наиболее смелых мальчиков начали чиркать спичками рядом с порохом, однако мы не собирались поджигать его. Каждый хотел, чтобы спичкой в порох ткнул кто-то другой. Кое-кто начал меня подзуживать, и это было ошибкой. Я взял спичку и сунул ее прямо в порох. Вспышка и взрыв загнали нас под парты, из помещения повалил дым.

Через несколько секунд примчался учитель, явно взбешенный. Никто не признавался, что это именно он играл с порохом, поэтому я поднял руку и сказал, что я поджег его. В порядке наказания меня заставили во время уроков чистить приборы. Я занимался этим три дня, пока случайно не уронил тяжелый железный штатив в ящик с песком, разбив несколько реторт.

После этого между мной и учителем началась открытая война. Он так и не забыл эту выходку и не простил ее. Он использовал каждый шанс, чтобы наказать меня. Эта вендетта была типичной для нездоровых отношений между учениками и учителями в Роттвейле».

Эрих чувствовал себя неуютно в этой школе и как-то сказал об этом родителям. Весной 1937 года доктор Хартманн перевел сыновей в школу-интернат в Корнтале возле Штутгарта. Эта школа имела спальные помещения, и братья Хартманны жили там всю неделю. Старый учитель Эриха в Корнтале, профессор Курт Буш, вспоминает, как учился лучший в мире ас:

«Школа Корнталя действовала по совсем иным принципам, чем милитаризованная школа Роттвейля. Я помню, как Эрих говорил мне, что, по его мнению, дисциплина в Роттвейле слишком строгая и всеохватывающая. Мы позволяли больше свободы и поощряли дружеские отношения между преподавателями и учениками. Все было подчинено задаче успешного получения знаний.

Альфред Хартманн с сыновьями – Альфредом и Эрихом

В особенности свобода должна была развивать в них чувство ответственности и прививать совесть. Эти парни не были ангелами, в том числе и Эрих. Иногда они злоупотребляли своей свободой, но глубоко прочувствовали ее значение. Для подростков это значит очень много, и я думаю, что Эрих был счастлив в старшей школе Корнталя».

И через 30 лет профессор Буш без труда вспомнил Эриха Хартманна, которого учил в 1937–1939 годах:

«Это был мальчик, который нравился с первого взгляда. Прямой, открытый и честный, он сочетал эти качества с некоторой импульсивностью. Однако он не оскорблял ничьих чувств и никого не задирал. Он рвался побеждать и наслаждался победами, считая это совершенно правильным. Тем не менее он всегда был очень терпимым и никогда никому не завидовал. Он просто радовался жизни и наслаждался ее солнечными сторонами. К учителям он относился вежливо и уважительно. Я очень высоко ценю его скромность и аккуратность».

Профессор Буш, брат Альфред и даже мать сходились в том, что Эрих не был умником. Он был средним учеником, который проходил школьный курс без трудностей, но и без претензий. Он прилагал только те усилия, которые требовались для сдачи экзаменов. Вся его энергия была направлена на спортивные занятия, которые он любил.

Родители Эриха – Альфред Хартманн и Элизабет Махтхольф

Частью спортивных занятий в школе Корнталя были еженедельные лыжные походы по горам. Во время этих походов профессор Буш не раз мог видеть, что Эрих ревниво относится к любому вызову, в то же время находя возможность побаловаться. Однажды профессор оказался даже слишком близко к месту действия. Когда утром он вышел из своего шале, его приветствовал дикий свист и лавина снега. Эрих спрыгнул на лыжах с крыши шале с высоты 18 футов над головой профессора.

Запрещать Эриху бегать по крутым склонам или прыгать с высоты было бесполезно. Тихий самоуверенный смешок и счастливая улыбка позднее стали характерными чертами Эриха. Но это был всего лишь признак того, что он собирается ринуться в новое опасное приключение. Альфред Хартманн вспоминает, как они отправились на лыжные состязания, которые завершались прыжками с трамплина:

«Эрих до сих пор ни разу не прыгал с такого большого трамплина. Однако он просто сообщил, что завтра сделает это. Я сказал ему, что он дурак. Когда подошло время, именно я стоял и дрожал от страха, в то время как Эрих взобрался на вершину горы, холодный как лед. Громкоговорители выкрикнули его имя. Он помчался вниз, потом взмыл в воздух. Мое сердце замерло. Но Эрих выполнил идеальный прыжок на 98 футов и спокойно приземлился. Он был слишком отважен, хотя в этом не было ничего показного. Он не делал ничего, чтобы выделиться. Для него совершить такой прыжок было самым обычным, нормальным поступком. Он просто принял вызов. А когда все успешно завершилось, он был скромным, как обычно».

Его прямолинейный заход на любое препятствие во время гимнастических состязаний принес Эриху мальчишеское прозвище «Дикий кабан». Профессор Буш считал это совершенно естественным: «В этой кличке не было ничего оскорбительного. Она просто характеризовала бьющую через край энергию и отвагу – те качества, которые принесли ему всеобщее уважение». Именно эти качества позднее помогли ему завоевать место в истории и пройти такие испытания, которые мирные жители Вейль-им-Шёнбуха до войны не видели даже в кошмарных снах.

Первый и единственный любовный роман Эриха развивался так же прямолинейно. В старшей школе Корнталя он встретил девушку, которую полюбил на всю жизнь – Урсулу Петч. Уш Петч была симпатичным темноволосым подростком, сразу привлекавшим взгляд. Эрих говорил, что влюбился в нее с первого взгляда в тот же день, когда впервые увидел. И, приняв решение, он начал действовать. В октябре 1939 года Уш со своей подругой возвращалась домой из школы, когда к ним на велосипеде подлетел Эрих. Спрыгнув с велосипеда и отбросив его в сторону, он посмотрел Уш прямо в глаза и робко сказал: «Я Эрих Хартманн». Так началась любовь, которая потом пережила самые страшные испытания.

Родители Эриха были озабочены тем, что он внезапно увлекся девушкой, ведь ему было всего 17 лет. Еще больше встревожились супруги Петч, так как Уш едва исполнилось 15. «Мы знали, что Эрих был захватчиком», – сказала тогда фрау Петч. Отец Уш, специалист по производству шахтного оборудования, сначала тоже был против, но быстро понял, что не может повлиять на молодежь. Когда Эрих показал, что не намерен отступаться, герр Петч просто прекратил неравную борьбу. «Я умываю руки», – заявил он.

Мать Уш пыталась переубедить свою дочь, но это оказалось нелегко. Однажды Уш сказала, что пойдет в кино со своей подругой. Так, собственно, и было. Но в кино ее ждал Эрих. Потом он отправился провожать Уш домой, и она опоздала. Фрау Петч наложила трехмесячный запрет на кино, несмотря на все призывы и просьбы светловолосого юноши, который сам приходил к ней каяться. Уш приняла наказание с необычным смирением, и только через пару месяцев выяснилось почему.

Чтобы стать типичной благовоспитанной фрау, Уш посещала уроки танцев в Штутгарте. Два раза в неделю она прилежно посещала класс. Но в той же самой школе и в том же самом классе учился и ее светловолосый приятель Эрих. Они просто не могли друг без друга. Вскоре все окружающие поняли, что они предназначены стать парой один другому. Но пока их родственники восхищались первой любовью, политические тучи в Европе начали сгущаться.

Еще до того как Эрих смог назвать Уш своей подругой, ему пришлось убрать соперника. Обаяние Уш было замечено долговязым черноволосым юнцом, который был старше Эриха и на голову выше его. Годы спустя Уш, улыбаясь, называла его Казановой, этаким немецким вариантом героя-любовника с пошлыми бачками. Когда Эрих сказал Уш, что хочет, чтобы она стала его девушкой и гуляла только с ним, она ответила, что Казанова звонит ей по телефону и назначает свидания.

– Я займусь этим, – пообещал Эрих.

Он позвал Казанову, который возвышался над ним. Казанова неприязненно выслушал Эриха.

– Уш теперь моя девушка, и я не хочу, чтобы ты назначал ей свидания. Я думаю, ты понимаешь.

Казанова беспечно усмехнулся, повернулся на каблуках и ушел, даже не показав, что понял вежливый ультиматум Эриха. Через несколько дней Казанова снова позвонил Уш и пригласил ее в кино. Когда она сказала об этом Эриху, его лицо немного потемнело, и он пообещал, что разберется.

А через пару дней он натолкнулся на Казанову.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты держался подальше от Уш, – сказал Эрих. И, не откладывая дела в долгий ящик, подкрепил свои права парой ударов – один по носу, второй – в солнечное сплетение. Казанова бежал, наголову разбитый. Больше он не осмеливался оспаривать руку Уш.

С осени 1939 года Эрих и Уш постоянно думали друг о друге. Тепло юношеской любви согревало их жизнь. Они старались провести вместе каждую минуту, равнодушные ко всему окружающему. В сентябре 1939 года в Европу пришла война, однако до весны 1940 года она оставалась для Эриха и Уш чем-то далеким и нереальным. Но после окончания Эрихом старшей школы Корнталя ему предстояло принять важнейшее решение относительно своего будущего.

Он намеревался стать доктором, и эти планы радовали сердце его отца, хотя Эрих совсем не чувствовал душевной склонности к профессии врача. Когда он закончил высшую школу Корнталя за несколько недель до своего 18-летия, он понял, что военная служба для него стала просто неизбежной. А это для Эриха могло означать только одно – Люфтваффе.

Начавшаяся война открыла Эриху Хартманну сложный и дорогостоящий мир авиации. Любительские полеты в довоенной Европе были большой редкостью, так как купить и содержать самолет было очень накладно. Спортивные полеты оставались недосягаемой мечтой для множества молодых людей. Но в преддверии войны многие юноши становились военными летчиками. Государство брало на себя все расходы по обучению их летному мастерству.

К 1940 году успехи германской истребительной авиации начали производить впечатление на народ. Газеты пестрели статьями, рассказывающими о наиболее выдающихся пилотах. Вернер Мёльдерс, прославившийся как лучший пилот легиона «Кондор» во время войны в Испании, снова воевал с большим успехом. Иоханнес Штайнхоф и Вольфганг Фальк стали героями битвы над германской бухтой, отражая налеты бомбардировщиков Королевских ВВС на Германию. Воображение Эриха было захвачено эффектными подвигами пилотов-истребителей. Он решил поступить на службу в Люфтваффе.

Семья Хартманнов в Китае

Его отец, имевший гуманитарное образование, был разочарован выбором сына. Однако Эрих считался свободным человеком, и ему было позволено выбирать свое будущее самому. Мать Эриха понимала его желание летать, так как именно она в детстве подтолкнула сына в этом направлении. Уш была несчастна, так как предстояла разлука с Эрихом. Однако уже тогда она с пониманием отнеслась к его желанию.

Доктор Хартманн считал, что война закончится поражением Германии и что этот конфликт не принесет ничего хорошего фатерланду. Однако между собой они нашли разумное объяснение желаниям Эриха. Всеобщее убеждение, что война не затянется, помогло им согласиться с желанием Эриха стать пилотом. Они полагали, что сын может выучиться на профессионального летчика, а после ожидаемого завершения короткой войны у него останется еще достаточно времени переучиться на врача.

Военная жизнь оказалась совершенно чужой психологически для Эриха. Он был свободолюбивой юной душой, которая искала свободы в воздухе. Школа в Роттвейле уже показала полную антипатию Эриха к военной жизни. Теперь эта жизнь стала горькой пилюлей, подслащенной радостью полетов. Его природное отвращение к военной дисциплине полностью подорвало потом его карьеру в ВВС, как в военное время в Люфтваффе, так и после войны в БундесЛюфтваффе. Однако он каким-то чудом сумел сохранить независимый дух в атмосфере всеобщего подчинения.

15 октября 1940 года, когда самые напряженные дни Битвы за Британию уже остались позади, свежевыбритый Эрих Хартманн появился в казармах 10-го учебного полка ВВС в Нойкирхене, расположенном примерно в 10 милях от Кенигсберга. Полеты полностью завладели его мыслями. Он станет пилотом, даже если ему придется ради этого спуститься в ад.

В это время программы подготовки пилотов-истребителей для германских ВВС не испытывали давления чрезвычайных обстоятельств. Тяжелые потери в летчиках во время Битвы за Британию не взволновали штаб Люфтваффе. Поэтому практически ничего не делалось для ускорения выпуска пилотов из летных школ, а заводы не смогли восполнить потери в самолетах, понесенные за время Битвы за Британию, даже к марту 1941 года. Именно в этом месяце Эрих отправился в Высшую летную школу Берлин-Гатов для получения летной подготовки.

С октября 1940 года его учили военной дисциплине, строевой подготовке и ружейным приемам, что его совершенно не интересовало. Однако курсанты проходили и теоретические курсы специальных авиационных дисциплин – историю авиации, теорию полета, тактику, конструкцию самолета, устройство моторов, сопротивление материалов, аэродинамику, метеорологию. Эти предметы Эриха очень интересовали, что помогло ему приспособиться к новой жизни. Перспектива полетов оказалась настолько сильной приманкой, что он прошел через школу первичной подготовки довольно легко.

Эрих и Альфред за шахматами

Летная подготовка, которую он проходил в школе Берлин-Гатов, должна была длиться почти год. Это ясно показывало, что Люфтваффе никуда не торопятся и их ничто не волнует. Позднее на Восточном фронте в эскадрилью Эриха приходили молодые пилоты, которые имели за плечами менее 100 часов налета, и их сразу бросали в бой. Эрих совершил свой первой полет на военном учебном самолете 5 марта 1941 года. Это был самолет BT-NB. Инструктором летел сержант Кольберг. 24 марта 1941 года Хартманн совершил первый самостоятельный полет.

Когда Эрих приземлился после этого вылета, это была его 74-я посадка на самолете, хотя на планере он совершил сотни полетов.

Основной курс летной подготовки завершился 14 октября 1941 года, он был готов начать курс высшей подготовки. Его инструкторы в летной школе уже определили, что Эрих будет пилотом-истребителем. Этот курс занял время с 15 октября 1941-го по 31 января 1942 года. После этого Эрих был отправлен в школу истребительной авиации в Цербст-Ангальт. В Цербсте он познакомился с самолетом, который принес его к славе – «Мессершмиттом-109».

Ю.И. МУХИН разбирает написанную в годы Холодной войны книжку "Эрих Хартманн - белокурый рыцарь рейха" американцев Р.Ф. Толивера и Т.Д. Констебла. Оценка во многом предвзятая и часто выводы высосаны из пальца. Но ведь и оцениваемая книга не лучше. Истина скорее всего посередине.

На фото: Адольф Галланд, Эрих Хартман и Герман Геринг. "Если бы я не прочел ту гнусность, что написали американцы, то я бы и к Хартманну относился с огромным уважением, как отношусь к немцам - поверженным противникам наших отцов и дедов - с точки зрения их военных талантов и доблести. Но я прочел их писания дальше предисловия, и Хартманн предстал передо мною выдающимся трусливым бандитом.
Итак, почему Хартманн был выдающимся летчиком?
Во-первых, он с самолетом составлял одно целое. Еще в детстве мать брала его в полеты, а в 14 лет он уже был планеристом. Он утверждал, что для него самолет, как автомобиль, в воздухе его голова не была занята мыслями об управлении самолетом - тело само им управляло.
Во-вторых. Он имел уникальную и очень ценную для летчика особенность - сверхострое зрение. Советские тактические наставления требовали, чтобы в улетающей на боевое задание группе самолетов был хотя бы один летчик с таким зрением, поскольку, как это утверждал и сам Хартманн, первый увидел - наполовину победил. Японцы специально заставляли своих летчиков часами, до изнеможения тренировать глаза, и некоторые достигали совершенства: могли днем увидеть на небе звезды. А Хартманн острым зрением обладал от природы.
Вот эти два качества делали из него летчика, которого следует назвать выдающимся.
Теперь перейдем к более сложному вопросу - о трусости. Рассмотрим ряд обстоятельств. Военная авиация существует для того, чтобы уничтожать наземного противника. Ее главные самолеты - бомбардировщики. Они выполняют главную задачу: обеспечивают победу в боях, которые ведут наземные войска. Истребители защищают свои бомбардировщики от истребителей противника и не дают вражеским бомбардировщикам бомбить свои войска - в этом их боевая задача.
Прочитав биографию Хартманна, который все время воевал только в 52-й эскадре (JG-52), приходишь к выводу, что как только он стал асом, то боевые задачи ему перестали давать. Как в отношении других асов - понять сложно. Возможно, это зависело от них самих: имеет мужество - выполняет боевую задачу, не имеет - просто свободно охотится.
Но кроме асов в этой эскадре были и, так сказать, простые летчики, которые вряд ли могли отказаться от выполнения боевой задачи - они летали сопровождать на бомбежку свои бомбардировщики, они атаковали советские бомбардировщики, которые бомбили немецкие войска. И они гибли в больших количествах. Вот, скажем, американцы пишут о боях под Кубанью: "Эрих летал очень часто. Каждый день гибли его товарищи. В тот же день, когда разбился Крушински, погибли еще 5 пилотов, или треть эскадрильи". Но бои под Кубанью длились не 3 дня, следовательно, "его товарищи" пополняли и пополняли эскадрилью и гибли, а "Эрих летал".
Во всей книге есть всего два момента, которые можно счесть за то, что Хартманну дали боевое задание, и в обоих эпизодах он уклонился от его исполнения.
В книге есть эпизод боев под Курском. Командир группы Храбак поставил Хартманну (командиру эскадрильи) задачу: "Основной прорыв здесь. Пикировщики Руделя зададут им жару. Защита пикировщиков и уничтожение русских истребителей является вашей главной задачей". Хартманн чихнул на "главную задачу" и даже не пытался ее исполнить. Он нашел штурмующие Ил-2, которые во время штурмовки рассыпают строй и становятся уязвимыми, незаметно подкрался к ним и атаковал. (И был сбит).
Во втором эпизоде перед ним поставили задачу не допустить бомбежки румынских нефтепромыслов американскими бомбардировщиками. Но те летели в плотном строю, и Хартманн струсил их атаковать. Он напал на истребители сопровождения, не заметившие его, летевшие с дополнительными подвесными баками. На второй день он опять струсил атаковать бомбардировщики, но и американские истребители были начеку и загнали его до прыжка с парашютом, о котором я упомянул выше.
Во всех остальных эпизодах книги Хартманн - свободный охотник и нападает только тогда, когда его безопасность более-менее гарантирована (о способе обеспечения этой безопасности - ниже).
Еще момент. На Западе немецкие истребители делали то, чего боялся Хартманн, - атаковали строи американских и английских бомбардировщиков. Так вот, Хартманна дважды пытались перевести на Запад, но он дважды от этого уклонялся, хотя и заявлял своим биографам, что ему "мысль, что бомбардировщики союзников летают над Германией днем и ночью, причиняла боль". Но ни эта "боль", ни то, что его родители и жена днем и ночью сидят в подвале под американскими бомбами, ни соблазн пересесть на реактивный истребитель, его, уже кавалера Рыцарского Креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, не заставили поменять свой статус "свободного охотника" на Восточном фронте, на возможность сбивать бомбардировщики союзников над родным домом.
Отвлечемся на время от бомбардировщиков. Хартманн летал практически исключительно над территорией, занятой немецкими войсками. Немецкие источники утверждают, что был приказ не посылать асов за линию фронта, да это подтверждается и биографией - из 14 вынужденных посадок Хартманн только одну произвел на территории, занятой советскими войсками, и то - нечаянно. Факт того, что Хартманн летал только над своими войсками, в наших рассуждениях важен.
Вернемся к бомбардировщикам. Победы Хартманна заносились в его летную книжку с указанием даты и типа сбитого самолета. Но сохранилась только первая летная книжка с перечнем побед до 150-й. Вторую книжку с победами от 151 до 352-й якобы украли американцы, которые тщательно ограбили Хартманна (сняв с него в том числе и наручные часы), когда он после капитуляции полез сдаваться к ним в плен. Поэтому последние 202 его победы биографы восстановили по дневнику боевых действий эскадры JG-52, в которой служил ас. Число побед и в дневнике эскадры, и в летной книжке Хартманна приводится в его биографии и довольно интересна по двум причинам.
Анализ дневника боевых действий JG-52 наводит на разные мысли. В нем отмечались номера побед, даты, тип сбитого самолета и место его сбития. Но дневник - это документ штаба, данные из которого шли не доктору Геббельсу для пропаганды, а рейхсмаршалу Герингу для учета и оценки боевых возможностей ВВС РККА. Брехать в этих данных вряд ли было разрешено. Поэтому номера побед Хартманна, даты и места побед в дневнике боевых действий отмечены, а вот с типом сбитых Хартманном самолетов - проблемы.
Так, к примеру, Хартманн рассказал американцам байку о том, что в июле 1944 г. он, израсходовав всего 120 патронов, сбил подряд три штурмовика Ил-2, которые штурмовали позиции немецкой артиллерии, т.е. находились над немецкой территорией. И, наверное, эти Илы у него и были записаны в той летной книжечке, которую украли американцы, как 248, 249 и 250 сбитые самолеты.
Но в дневнике боевых действий JG-52 напротив номеров сбитых самолетов Хартманна 244-250 в графе "Тип" сбитого самолета одиноко стоит "Як-9". Мало того, против множества номеров "побед" Хартманна в графе "Тип" самолета вообще ничего не проставлено. Почему? Оплошность штабников? Что-то не верится, что они забыли Герингу сообщить тип сбитых самолетов, ведь в штабе Люфтваффе нужно знать, число каких именно самолетов уменьшилось в Красной Армии - бомбардировщиков или истребителей?
Объяснений такой оплошности американцы не дают, и поэтому причину этого надо отыскивать самим. Все апологеты немецких асов с пеной у рта уверяют, что факт сбития немецким асом самолета, который записан ему в летную книжку, тщательно проверялся и подтверждался. Цитировать очень длинно, поэтому я апологетам перескажу своими словами, как "проверялся" факт сбития Хартманном 301-го самолета.
24 августа 1944 г. Хартманн слетал утречком на охоту и, прилетев, сообщил, что у него уже не 290, а 296 побед над "иванами". Покушал и снова полетел. За этим полетом следили по радиоразговорам, и Эрих не подвел - он по радио наговорил еще 5 побед. Итого стало 301. Когда он сел, на аэродроме уже были цветы, флаги, гирлянда ему на шею (как у нас Стаханова из забоя встречали), а утром следующего дня его вызвал командир JG-52 и сообщил: "Поздравляю! Фюрер наградил тебя Бриллиантами". И ни малейшего намека на то, что кто-то пытался проверить эту байку о том, что он в один день и в двух боях сбил 11 самолетов. А в дневнике боевых действий за 24 августа в графе "Тип" сбитого самолета одиноко стоит "Аэрокобра". И все.
В связи с этим у меня возникает гипотеза. То, что 352 сбитых Хартманном самолета, это брехня, по-моему, уже всем должно быть ясно. В его летную книжку записывали все, что он придумает, или, в лучшем случае, те самолеты, по которым он стрелял и что зафиксировано фотопулеметом. Но точную цифру сбитых самолетов немцам-то ведь надо было знать!
Поэтому полагаю, что штаб JG-52 запрашивал у наземных войск подтверждения о сбитых самолетах (ведь Хартманн сбивал над своей территорией, и наземные войска могли это подтвердить). Если сбитие подтверждалось, то наземные войска могли подтвердить и тип сбитого самолета. Тогда сбитый самолет заносился в отдельный списочек, и этот списочек посылался в штаб Люфтваффе, а в дневнике боевых действий проставлялись типы самолетов. А если сбития заявленного самолета или его обломков никто не видел, то в графе "Тип" появлялся прочерк. Я не вижу другого логичного объяснения.
Конечно, могли быть накладки, скажем, подбитый самолет дотянул до своей территории, упал в глухом месте, пехота не смогла определить его тип и т.д. И, наверное, Хартманн сбил больше, чем проставлено в дневнике, но все же... В дневнике из заявленных Хартманном 202 сбитых советских и американских самолетов, типы самолетов проставлены всего лишь в 11 случаях! Правда, в одном случае тип самолета стоит во множественном числе - "Мустанги". Хартманн заявил их в этот день аж 5 штук. Даже если их все добавить, то будет 15. Не густо из 202 заявленных побед.
Но это не все, что из дневника боевых действий JG-52 можно выжать о Хартманне. Давайте представим себя на его месте и полетим вместо него вдоль линии фронта. Каких советских самолетов - бомбардировщиков или истребителей - мы встретим больше?
Хартманн попал на фронт в 1943 г., а с начала 1942 г. по 9 мая 1945 г. наша авиапромышленность произвела 44 тыс. истребителей и более 52 тыс. штурмовиков и бомбардировщиков. Получили от союзников около 11 тыс. истребителей и несколько более 3 тыс. бомбардировщиков. То есть в общем количестве ВВС СССР бомбардировщики составляли примерно 50%. Тут, конечно, есть нюансы, но они взаимоисключающие: бомбардировщики чаще сбивались, поэтому в реальном строю их в % должно быть меньше, чем построено; зато истребители в системе ПВО были рассредоточены по всей стране и на фронте их было меньше. То есть, мы не сильно ошибемся, если предположим, что на месте Хартманна при полете вдоль линии фронта каждый второй встреченный нами советский самолет должен быть штурмовиком или бомбардировщиком.
Более того, урон немцам наносили именно штурмовики и бомбардировщики, следовательно, нас не должно было бы удивить, если бы в списке тех самолетов, по которым стрелял белокурый рыцарь, защищая свой Рейх, бомбардировщики составили 80%. А истребители Хартманн сбивал бы только те, которые мешали бы ему сбивать бомбардировщики.
А что было на самом деле?
В дневнике боевых действий JG-52 в графе "Тип" сбитого самолета на все 202 "победы" Хартманна нет ни одного бомбардировщика. В его летной книжке из 150 внесенных туда самолетов бомбардировщики составили: Ил-2 - 5; Пе-2 - 4; А-20 "Бостон" - 1; По-2 - 2 машины. Итого 12 бомбардировщиков из 150, что составляет 8%. Не 80%, как полагалось бы иметь настоящему рыцарю, а всего 8!
Добавим к этому уже сказанное - немцы всех асов Восточного фронта забирали на Запад сбивать американские и английские бомбардировщики, но Хартманн дважды от этого ускользнул. Остается сделать вывод: Хартманн, как огня, боялся атаковать бомбардировщики!
Так может все немецкие асы-"охотники" были такими же "рыцарями", как и Хартманн? Не думаю, просто настоящие рыцари долго не жили, и записать на себя столько сбитых самолетов, сколько это сделал Хартманн, просто не успевали.
К примеру, Альфред Гриславски, у которого начинающий Хартманн был ведомым. Гриславски специализировался на сбивании наших Ил-2. Для этого ему надо было прорваться сквозь строй наших истребителей и, преследуемому ими, бросаться на пулеметы бортовых стрелков Ил-2. И Гриславски это делал. Он был множество раз ранен, его постоянно сбивали. В один день его сбили 4 раза, он выпрыгивал с парашютом или шел на вынужденную посадку, пехота привозила его на аэродром, он садился в новый самолет и снова летел драться. Наконец он получил тяжелое ранение и был списан со 133 победами.
Хартманн так воевать боялся!
И страх надоумил его на собственную тактику боя, которой он хвастается непрерывно. Он учит (выделено им):
"Если вы видите вражеский самолет, вы совсем не обязаны тут же бросаться на него и атаковать. Подождите и используйте все свои выгоды. Оцените, какой строй и какую тактику они используют. Оцените, имеется ли у противника отбившийся или неопытный пилот. Такого пилота всегда видно в воздухе. Сбейте ЕГО. Гораздо полезнее поджечь только одного, чем ввязываться в 20-минутную карусель, ничего не добившись. Все вражеские пилоты увидят сбитый самолет, что окажет серьезное психологическое воздействие".
Прокомментирую: психологическое воздействие - вещь двоякая - храбрые от этого придут в ярость.
Это его тактика означала следующее. Он, напоминаю, был отличный пилот с особо острым зрением и советские самолеты замечал с такого расстояния, когда они его увидеть не могли. Заметив, куда они идут и в каком строю, он на большой высоте занимал такую позицию, чтобы можно было напасть на истребители сопровождения сзади, незаметно для них. Затем на большой скорости делал маневр, сближался и бил по не увидевшему его истребителю. А так как с радиосвязью у нас дело обстояло неважно, то подвергшийся нападению летчик не всегда мог предупредить товарищей. Поэтому у Хартманна часто была возможность ударить еще по нескольким. Но как только они его замечали, он немедленно удирал, а наши истребители, привязанные к сопровождаемым бомбардировщикам, преследовать его не могли. А на большом удалении он снова, незаметно для наших, маневрировал и снова получал возможность удара. И всегда по истребителям! Ведь если прорываться к бомбардировщикам, то наши истребители его заметят и атакуют. Хартманн этого боялся: он как шакал, нападал только на отставших и только внезапно. Сохранить свою паскудную жизнь для него было самым главным.
Он считал, что изобрел магическую формулу войны:
"Эта магическая формула звучала так: "Увидел - решил - атаковал - оторвался". В более развернутом виде ее можно представить так: если ты увидел противника, реши, можно ли его атаковать, захватив врасплох; атакуй его; сразу после атаки отрывайся; отрывайся, если он заметил тебя до того, как ты нанес удар. Выжидай, чтобы атаковать противника в удобных условиях, не позволяй завлечь себя в маневренный бой с противником, который тебя видит".
Заметьте, ему даже не важно, какой силы противник, если он тебя видит - надо удирать. Хартманн, к примеру, хвастается таким боем. Он летел с ведомым у себя в тылу и на них напал одинокий Як. Хартманн уклонился от удара, и они вдвоем попытались Як сбить. Но тот пошел и один, и другой раз в лобовую атаку на белокурого рыцаря Рейха. Хартманн сначала уклонялся, а потом с ведомым попросту удрал, а когда Як, потеряв их из виду, пошел домой, они догнали его, подкрались и сбили. Ну спортсмен! Ну рыцарь! Ну джентльмен!
Представьте, что некий тип из-за угла глушит прохожих, а если оглушить не удается, то сразу же удирает. А потом заявляет, что так как он оглушил 352 человека, то является чемпионом мира по боксу и какие-то там Покрышкин с Кожедубом, у которых едва по 60 побед нокаутом на ринге, ему и в подметки не годятся.
У нас есть фильм "В бой идут одни старики" и в нем эпизод, когда немецкие летчики принимают вызов на поединок у советских. Авторы фильма не читали биографию Хартманна - у этой JG-52 и в мыслях не было не то что о поединке, а хотя бы о том, чтобы попытаться сразиться с летчиками какой-либо из наших гвардейских истребительных дивизий. Это были те еще "рыцари"!
Могут сказать, что все же Хартманн, пусть и трусливо-бандитским способом, но сбил очень много наших летчиков и не важно, как именно называется этот способ, ведь на войне важен результат. Это так. Но давайте задумаемся над результатом побед Хартманна.
Представим, что полк Ил-2 под прикрытием полка Ла-7 полетел штурмовать станцию разгрузки немецкой дивизии. А эскадрилья Хартманна с помощью своей "формулы" без потерь сбила у прикрытия 10 наших истребителей или пусть даже всех. Формально это достижение. А фактически? Полк штурмовиков на станции превратит в груды кровавого мяса полк немецкой пехоты. А то, что наши истребители понесли потери - так ведь война без потерь не бывает, а истребители и предназначены для того, чтобы своей ценой защитить бомбардировщики.
А вот если бы Хартманн, пусть и ценою потерь своей эскадрильи и, не трогая ни одного нашего истребителя, сбил все Ил-2, то полк немецкой пехоты был бы жив, а полк Ла-7 стал бы никому не нужен без бомбардировщиков.
Война ведь не спорт, тут нужна одна Победа на всех, а не голы, очки, секунды у каждого.
С какой стороны ни глянь - хоть с военной, хоть с моральной - не был Хартманн ни рыцарем, в полном смысле этого слова, ни спортсменом. Трусливый бандит, хотя и выдающийся. Не орел, а гриф-стервятник.
На этом можно было бы и закончить рассказ об этом рыцаре Рейха, если бы этот подонок не нагородил кучу мерзостей о нас и нашей армии. Его, видите ли, в плену после войны заставили работать, и эта тварь выплеснула тонны лжи на наших отцов. Поэтому и возникла у меня мысль рассмотреть еще один его подвиг - побег из советского плена.
Я дам очень длинную цитату из книги, описывающую пленение и побег рыцаря Рейха, и в ней выделю слова, которые попрошу вас отметить в памяти и оценить, почему Хартманн о них вспомнил? Ведь в той версии побега, что дает Хартманн, они лишние.
"Истребитель легко сел и со скрежетом пробороздил землю. Сейчас Эрих отсюда уберется. Он отстегнул парашют и приготовился покинуть исковерканную машину. Нагнувшись к приборной панели, он начал отвинчивать бортовые часы. Строгий приказ требовал, чтобы все пилоты, пережившие аварийную посадку, забирали с собой этот ценный прибор. Бортовых часов нехватало.
Сражаясь с заржавевшими винтами, держащими часы, Эрих почувствовал, как его оставляет напряжение боя. "Проклятье, Эрих. Ты сегодня даже не позавтракал". Он оборвал монолог, так как краем глаза уловил какое-то движение сквозь запыленное стекло. Показался немецкий грузовик. Он почувствовал облегчение. Он не знал, как далеко пролетел на запад до посадки на брюхо, но германский грузовик узнал безошибочно. О пилотах Люфтваффе, которые совершали посадку на русской территории, мало кто слышал снова. Он возобновил борьбу с часами и поднял голову только когда скрипнули тормоза. То, что он увидел, его перепугало.
Два огромных солдата, выпрыгнувшие из кузова грузовика, были одеты в странную форму. Германские пехотинцы носили серо-зеленые мундиры. Мундиры этих солдат были желто-серыми. Когда эти люди повернулись к разбившемуся истребителю, Эриха пробрал мороз, едва он увидел их лица. Это были азиаты.
Русские захватили германский грузовик и сейчас собирались прихватить и немецкого летчика. Эрих покрылся холодным потом, когда двое русских приблизились. Если он попытается бежать, они его пристрелят. Единственный выход - оставаться на месте. Он может притвориться раненым. Он попытается убедить их, что получил контузию во время вынужденной посадки.
Он притворился потерявшим сознание, когда русские вспрыгнули на крыло и заглянули в кабину. Один из них просунул ему руки под мышки и попытался вытащить Эриха наружу. От русских отвратительно воняло. Эрих вскрикнул, как от боли, и продолжал кричать и всхлипывать. Русский отпустил его.
Два человека о чем-то переговорили между собой, потом обратились к Эриху.
"Камрад, камрад. Война финиш. Гитлер капут. Не волнуйся".
"Я ранен, - простонал Белокурый Рыцарь, показывая правой рукой на живот. Потом он прижал к животу обе руки. Через прикрытые веки он увидел, что уловка удалась.
Русские осторожно помогли ему выбраться из кокпита. Эрих стонал и всхлипывал, как настоящий актер. Он опустился на землю, словно ноги не держали его. Русские побежали к грузовику, сняли старый навес и положили "раненого" пилота на сложенный брезент. Они потащили его в кузов, как кучу мокрого белья, и осторожно подняли в кузов.
Солдаты пытались заговорить с Эрихом и держались достаточно дружелюбно. Они торжествовали, так как эта ночь принесла им большую победу. Эрих продолжал постанывать и хвататься за живот. Встревоженные русские, которые не могли унять его боль, привезли его в свой штаб в соседнюю деревню.
Появился доктор. Он знал несколько немецких слов и попытался провести осмотр. От доктора пахло одеколоном. Каждый раз, когда он дотрагивался до Эриха, тот вскрикивал. Поверил даже доктор. Схватившие его солдаты принесли несколько яблок. Эрих сделал вид, что заставляет себя есть. Затем он снова вскрикнул, словно все его тело пронизала ужасная боль после того, как он проглотил несколько кусочков яблока.
Этот театр продолжался два часа. Затем те же самые два солдата положили его на брезент и понесли обратно к грузовику. Так как они направились на восток, дальше в русский тыл, Эрих понял, что ему нужно смываться. И как можно скорее. Иначе он проведет весь остаток войны в советском плену. Он оценил ситуацию. Грузовик уже проехал 2 мили вглубь русской территории. Один солдат сидел за рулем, второй находился в кузове, охраняя раненного немецкого пленного. Мысли Эриха мчались галопом. Но тут на западе показался характерный силуэт пикировщика Ju-87.
Немецкий пикировщик пролетел низко над землей. Грузовик затормозил и едва не свалился в канаву. Часовой в кузове испуганно уставился в небо. Тут Эрих вскочил на ноги и ударил его кулаком. Часовой ударился головой о кабину и рухнул на дно кузова.
Откинув задний борт, Эрих выпрыгнул в поле, заросшее высокими подсолнухами, по которому шла дорога. Как только он нырнул в заросли, скрип тормозов показал ему, что бегство замечено. Пригнувшись, он побежал дальше в поле. Эрих слышал треск винтовочных выстрелов и свист пуль над головой".
Тупые американцы заглотили эту байку, а мы давайте сэкономим время на обсуждении того, брехня это или нет. Зададимся вопросом - это брехня выдумана от начала до конца или канва у нее реальна?
Думаю, что рассказ точен за исключением некоторых деталей, которые мы попробуем выяснить. Ведь Хартманну пришлось рассказывать его сотни раз командирам и товарищам, и если бы он его выдумал полностью, то обязательно бы запутался.
Попутно отметим, что обязательным снаряжением немецкого летчика был пистолет, а летчики имеют сверхбыструю реакцию. Наших солдат было всего двое с винтовками - оружием, хорошим для боя на больших расстояниях. Пистолет Хартманна в этой ситуации имел преимущество: пулю большого останавливающего эффекта и скорострельность. Пока каждый из солдат сделал бы по выстрелу, Хартманн сделал бы по ним 8 выстрелов из своего "Вальтера". Но лицом к лицу с противником он не дерется, и к тому, что мы о нем уже знаем, этот эпизод ничего нового не добавил.
Теперь давайте подчистим мелкую брехню, которая прикрывает главную.
"Азиаты" с Хартманном говорят по-немецки?
Советские солдаты на третьем году войны называют фашистского летчика товарищем?!
Азиаты, как и русские (или русские, как и азиаты?), очень многие работы считают лишними, и их принцип - никогда не делать лишней работы. А здесь они кладут Хартманна на брезент и так грузят в кузов из человеколюбия к фашисту?
Давайте остановимся подробнее на этой операции. Грузят тело человека в кузов так. Берут его под мышки и тащат до борта, затем, захватив одной рукой под руку, а другой под промежность, рывком поднимают, чтобы он лег на пол кузова или на борт (если его лень открыть) центром тяжести (на живот), а после этого забрасывают в кузов его ноги. Готово!
Теперь посмотрите на технологию, предложенную Хартманном. Если человека положить на брезент и поднять за оба конца полотнища, то тело сложится и получится что-то вроде мешка с центром тяжести в самом низу. Как такой мешок поднять на платформу кузова? Это надо, как штангисту, руки с краем полотнища поднимать вверх, что страшно неудобно, а для азиатов, которые обычно ниже европейцев, и невозможно. Значит, одному надо лезть в кузов, становиться на колени и попытаться захватить свой край полотнища, встать с ним и потом практически самому (второму надо поддерживать свой край) втягивать тело в кузов. Чтобы азиаты (да и русские) делали такую дурную работу, требуются очень веские основания, а не те, о которых сказал Хартманн.
У человека около 5 литров крови, когда он ранен - она вытекает, одежда и руки, которыми он зажимает рану, окрашиваются кровью. У Хартманна крови не было, но все поверили, что он ранен?!
Чему поверил доктор, не видя ни крови, ни гематом? Или этот доктор за 2 года войны не видел симулянтов и поверил в какое-то необычное ранение? Хартманн кричал от боли, а доктор ему даже морфия не впрыснул?
Короче, вся эта байка с ранением и с тем, что в нее поверили, шита белыми нитками.
Но остается факт - солдаты, видя, что перед ними крепкий мускулистый мужик, не приняли никаких мер безопасности - не связали его. Да, он стонал и делал вид, что не держится на ногах. Но ведь без крови и следов контузии это должно было вызвать еще большее подозрение, тем более у "азиатов". Да они бы его связали по рукам и ногам и еще бы для верности стукнули прикладом по "тыкве". А вместо этого солдат оставался в кузове с Хартманном один на один. При езде в пустом кузове по проселкам ничего, в том числе и винтовку, держать в руках невозможно - ими нужно держаться за борта, чтобы тебя не бросало по кузову. Почему этот солдат и без оружия не боялся, что Хартманн на него нападет?
Не боятся только тогда, когда чувствуют свое огромное преимущество, но физического преимущества не было, а криками о боли "азиатов" (и именно их), повторяю, не обмануть. Остается одно - солдаты Хартманна презирали до такой степени, что потеряли осторожность и перестали бояться.
Все сомнения сводятся к одному вопросу - что Хартманн сделал такого, что вызвал презрение, превысившее чувство самосохранения? Валялся в ногах, плакал, унижался, кричал: "Гитлер капут, камрады"? Наверное, но вряд ли бы "азиаты" слишком поверили и этому.
Версию о том, что произошло, мне подсказал следующий факт. Во всей биографии Хартманна, он ни разу не затрагивает тему запаха, хотя был он в разных местах и в разных обстоятельствах. А в эпизоде своего плена он дважды вспоминает (спустя десятилетия) о запахах. Причем, если в первом случае, допустим, он просто хотел оскорбить солдат, то почему он держит в памяти, что от врача пахло не карболкой, а одеколоном?
Не знаю, прав ли я, но думаю, Хартманну вбились в голову запахи оттого, что на протяжении всего этого события его преследовал какой-то запах, о котором он и говорить не может, и забыть его не в состоянии. Не имея возможности говорить об этом запахе, он говорит о других.
Давайте сведем вместе такие обстоятельства:
- врач не оказывает никакой помощи ценному "языку", офицеру;
- солдаты таскают его на брезенте, вместо того, чтобы, подхватив под промежность, вбросить в кузов;
- его преследовал какой-то запах;
- о себе сказал, что его грузили "как кучу мокрого белья", хотя белье никогда на брезенте не носят, откуда эта ассоциация - "мокрого"?
- солдаты презирали его до потери чувства осторожности;
- он описывает всех как очень ласковых к нему - заклятому врагу - способ убедить всех в том, что к нему не было презрения;
- он зачем-то счел нужным вспомнить, что не завтракал.
Достаточно много вопросов, чтобы не попытаться объединить их одним ответом.
Он такой. Когда Хартманн неожиданно для себя увидел, что из грузовика выходят советские солдаты, то от страха укакался. Думаю, во фронтовых условиях это не столь уж редкое явление, хотя оно и не сильно украшает белокурого рыцаря Рейха. Во всяком случае надо признать, что и эта тевтонская хитрость ему удалась. Счастливчик!

Белокурый рыцарь Рейха

Купил изданную очень малым тиражом (даже по сегодняшним временам) книжку «Эрих Хартманн – белокурый рыцарь рейха» американцев Р. Ф. Толивера и Т. Д.Констебла, и она вынудила меня вернуться к теме асов Второй мировой войны. Это биография официально лучшего аса той войны (352 победы), надиктованная им самим, заставляет по-иному взглянуть на некоторые аспекты войны в воздухе.

В предисловии американцы хвалят Хартманна: «Источники силы Эриха Хартманна – … воспитание в духе свободы, естественное мужество. … он был отличным спортсменом и приверженцем честной игры … Его религией была совесть … Таких людей можно назвать религиозными. Или вы можете назвать их джентльменами».

Читатели знают, что я с искренним уважением отношусь к немцам – поверженным противникам наших отцов и дедов – с точки зрения их военных талантов и доблести. И если бы я не прочёл ту гнусность, что написали эти американцы, то я бы и к Хартманну относился так, как они о нём сказали в процитированном предисловии. Но я прочёл их писания дальше предисловия, и Хартманн предстал передо мною выдающимся трусливым бандитом.

Такую характеристику не просто объяснить и я вынужден буду сначала описать ряд обстоятельств, которые, казалось бы, не имеют прямого отношения к этому вопросу. Дело в том, что ведь у нас диаметрально изменена мораль. В начале января 1999 г. фашистский суд Москвы осудил на 4 года лагерей и принудительное лечение в психушке Андрея Соколова – русского патриота 20 лет. На судебно-психиатрической экспертизе врач задал ему вопрос – смог ли бы он отдать жизнь за Родину? Андрей, естественно, ответил утвердительно, и врачи записали в заключении: «Склонен к суициду» – т. е. к самоубийству. А что – с точки зрения скотов, а не людей, смерть за Родину – это действительно самоубийство.

Так и с Хартманном. Летом 1944 г. он, уже известный ас (250 побед), удирал от преследовавших его американских истребителей и, не долетев 6 км (полминуты) до своего аэродрома (где его прикрыли бы зенитные орудия), он выпрыгнул с парашютом из совершенно исправного самолёта. Попробуйте сказать, что он струсил – и толпа скотов, считающих смерть за Родину самоубийством, немедленно объявит, что он не трус, а умный человек, знающий, что жизнь дороже любой «железки».

Правда, скотам я всё равно ничего не объясню, но попробую обойтись без подобных примеров.

Итак, почему Хартманн был выдающимся лётчиком?

Во-первых, он с самолётом составлял одно целое. Ещё в детстве мать брала его в полёты, а в 14 лет он уже был планеристом. Он утверждал, что для него самолёт, как автомобиль, в воздухе его голова не была занята мыслями об управлении самолётом – тело само им управляло.

Во-вторых. Он имел уникальную и очень ценную для лётчика особенность – сверхострое зрение. Советские тактические наставления требовали, чтобы в улетающей на боевое задание группе самолётов был хотя бы один лётчик с таким зрением, поскольку, как это утверждал сам Хартманн: первый увидел – наполовину победил. Японцы специально заставляли своих лётчиков часами, до изнеможения тренировать глаза и некоторые достигали совершенства: могли днём увидеть на небе звёзды. А Хартманн острым зрением обладал от природы.

Вот эти два качества делали из него лётчика, которого следует назвать выдающимся.

Теперь перейдём к более сложному вопросу – о трусости. Рассмотрим ряд обстоятельств. Военная авиация существует для того, чтобы уничтожать наземного противника. Её главные самолёты – бомбардировщики. Они выполняют главную задачу – обеспечивают победу в боях, которые ведут наземные войска. Истребители защищают свои бомбардировщики от истребителей противника и не дают вражеским бомбардировщикам бомбить свои войска – в этом их боевая задача.

Прочитав биографию Хартманна, который всё время воевал только в 52-й эскадре (JG-52), приходишь к выводу, что как только он стал асом, то боевые задачи ему перестали давать. Как в отношении других асов – понять сложно. Возможно, это зависело от них самих: имеет мужество – выполняет боевую задачу, не имеет – просто свободно охотится.

Но кроме асов в этой эскадре были и, так сказать, простые лётчики, которые вряд ли могли отказаться от выполнения боевой задачи – они летали сопровождать на бомбёжку свои бомбардировщики, они атаковали советские бомбардировщики, которые бомбили немецкие войска. И они гибли в больших количествах. Вот, скажем, американцы пишут о боях под Кубанью: «Эрих летал очень часто. Каждый день гибли его товарищи. В тот же день, когда разбился Крушински, погибли ещё 5 пилотов, или треть эскадрильи». Но бои под Кубанью длились не 3 дня, следовательно «его товарищи» пополняли и пополняли эскадрилью и гибли, а «Эрих летал».

Во всей книге есть всего два момента, которые можно счесть за то, что Хартманну дали боевое задание, и в обоих эпизодах он уклонился от его исполнения.

В книге есть эпизод боёв под Курском. Командир группы Храбак поставил Хартманну (командиру эскадрильи) задачу: «Основной прорыв здесь. Пикировщики Руделя зададут им жару. Защита пикировщиков и уничтожение русских истребителей является вашей главной задачей». Хартманн чихнул на «главную задачу» и даже не пытался её исполнить. Он нашёл штурмующие Ил-2, которые во время штурмовки рассыпают строй, и становятся уязвимыми, незаметно подкрался к ним и атаковал. (И был сбит).

Во втором эпизоде ему дали задачу не допустить бомбёжки румынских нефтепромыслов американскими бомбардировщиками. Но те летели в плотном строю и Хартманн струсил их атаковать. Он напал на истребители сопровождения, не заметившие его, летевшие с дополнительными подвесными баками. На второй день он опять струсил атаковать бомбардировщики, но и американские истребители были начеку и загнали его до прыжка с парашютом, о котором я упомянул выше.

Во всех остальных эпизодах книги Хартманн – свободный охотник и нападает только тогда, когда его безопасность более-менее гарантирована (о способе обеспечения этой безопасности – ниже).

Ещё момент. На Западе немецкие истребители делали то, чего боялся Хартманн, – атаковали строи американских и английских бомбардировщиков. Так вот, Хартманна дважды пытались перевести на Запад, но он дважды от этого уклонялся, хотя и заявлял своим биографам, что ему «мысль, что бомбардировщики союзников летают над Германией днём и ночью, причиняла боль». Но ни эта «боль», ни то, что его родители и жена днём и ночью сидят в подвале под американскими бомбами, ни соблазн пересесть на реактивный истребитель, его, уже кавалера Рыцарского Креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, не заставили поменять свой статус «свободного охотника» на Восточном фронте, на возможность сбивать бомбардировщики союзников над родным домом.

Отвлечёмся на время от бомбардировщиков. Хартманн летал практически исключительно над территорией, занятой немецкими войсками. Немецкие источники утверждают, что был приказ не посылать асов за линию фронта, да это подтверждается и биографией – из 14 вынужденных посадок, Хартманн только одну произвёл на территории, занятой советскими войсками, и то – нечаянно. Факт того, что Хартманн летал только над своими войсками, в наших рассуждениях важен.

Вернёмся к бомбардировщикам. Победы Хартманна заносились в его лётную книжку с указанием даты и типа сбитого самолёта. Но сохранилась только первая лётная книжка с перечнем побед до 150-й. Вторую книжку, с победами от 151 до 352-й, якобы украли американцы, которые тщательно ограбили Хартманна (сняв с него, в том числе и наручные часы), когда он после капитуляции полез сдаваться к ним в плен. Поэтому последние 202 его победы биографы восстановили по дневнику боевых действий эскадры jg-52, в которой служил ас. Число побед и в дневнике эскадры, и в лётной книжке Хартманна приводится в его биографии и довольно интересна по двум причинам.

Анализ дневника боевых действий JG-52 наводит на разные мысли. В нём отмечались номера побед, даты, тип сбитого самолёта и место его сбития. Но дневник – это документ штаба, данные из которого шли не доктору Геббельсу для пропаганды, а рейхсмаршалу Герингу для учёта и оценки боевых возможностей ВВС РККА. Брехать в этих данных вряд ли было разрешено. Поэтому номера побед Хартманна, даты и место побед в дневнике боевых действий отмечены, а вот с типом сбитых Хартманном самолётов – проблемы.

Так, к примеру, Хартманн рассказал американцам байку о том, что в июле 1944 г. он, израсходовав всего 120 патронов, сбил подряд три штурмовика Ил-2, которые штурмовали позиции немецкой артиллерии, т. е. находились над немецкой территорией. И, наверное, эти Илы у него и были записаны в той лётной книжечке, которую украли американцы, как 248, 249 и 250 сбитые самолёты.

Но в дневнике боевых действий JG-52 напротив номеров сбитых самолётов Хартманна 244-250 в графе «Тип» сбитого самолёта одиноко стоит «Як-9». Мало того, против множества номеров «побед» Хартманна в графе «Тип» самолёта вообще ничего не проставлено. Почему? Оплошность штабников? Что-то не верится, что они забыли Герингу сообщить тип сбитых самолётов, ведь в штабе Люфтваффе нужно знать, число каких именно самолётов уменьшилось в Красной Армии – бомбардировщиков или истребителей?

Объяснений такой оплошности американцы не дают, и поэтому причину этого надо отыскивать самим. Все апологеты немецких асов с пеной у рта уверяют, что факт сбития немецким асом самолёта, который записан ему в лётную книжку, тщательно проверялся и подтверждался. Цитировать очень длинно, поэтому я апологетам перескажу своими словами, как «проверялся» факт сбития Хартманном 301-го самолёта.

24 августа 1944 г. Хартманн слетал утречком на охоту и, прилетев сообщил, что у него уже не 290, а 296 побед над «иванами». Покушал и снова полетел. За этим полётом следили по радиоразговорам, и Эрих не подвёл – он по радио наговорил ещё 5 побед. Итого стало 301. Когда он сел, на аэродроме уже были цветы, флаги, гирлянда ему на шею (как у нас Стаханова из забоя встречали), а утром следующего дня его вызвал командир JG-52 и сообщил: «Поздравляю! Фюрер наградил тебя Бриллиантами». И ни малейшего намёка на то, что кто-то пытался проверить эту байку о том, что он в один день и в двух боях сбил 11 самолётов. А в дневнике боевых действий за 24 августа в графе «Тип» сбитого самолёта одиноко стоит «Аэрокобра». И всё.

В связи с этим у меня возникает гипотеза. То, что 352 сбитых Хартманном самолёта – это брехня, по-моему, уже всем должно быть ясно. В его лётную книжку записывали всё, что он придумает, или, в лучшем случае, те самолёты, по которым он стрелял и что зафиксировано фотопулемётом. Но точную цифру сбитых самолётов немцам-то ведь надо было знать!

Поэтому полагаю, что штаб JG-52 запрашивал у наземных войск подтверждения о сбитых самолётах (ведь Хартманн сбивал над своей территорией, и наземные войска могли это подтвердить). Если сбитие подтверждалось, то наземные войска могли подтвердить и какой тип самолёта сбит. Тогда сбитый самолёт заносился в отдельный списочек, и этот списочек посылался в штаб Люфтваффе, а в дневнике боевых действий проставлялись типы самолётов. А если сбития заявленного самолёта или его обломков никто не видел, то в графе «Тип» появлялся прочерк. Я не вижу другого логичного объяснения.

Конечно, могли быть накладки, скажем подбитый самолёт дотянул до своей территории, упал в глухом месте, пехота не смогла определить его тип и т. д. И, наверное, Хартманн сбил больше, чем проставлено в дневнике, но всё же … В дневнике из заявленных Хартманном 202 сбитых советских и американских самолётов, типы самолётов проставлены всего лишь в 11 случаях! Правда, в одном случае тип самолёта стоит во множественном числе – «Мустанги». Хартманн заявил их в этот день аж 5 штук. Даже если их все добавить, то будет 15. Не густо из 202 заявленных побед.

Но это не всё, что из дневника боевых действий JG-52 можно выжать о Хартманне. Давайте представим себя на его месте и полетим вместо него вдоль линии фронта. Каких советских самолётов – бомбардировщиков или истребителей – мы встретим больше?

Хартманн попал на фронт в 1943 г., а с начала 1942 г. по 9 мая 1945 г. наша авиапромышленность произвела 44 тыс. истребителей и более 52 тыс. штурмовиков и бомбардировщиков. Получили от союзников около 11 тыс. истребителей и несколько более 3 тыс. бомбардировщиков. То есть в общем количестве ВВС СССР бомбардировщики составляли примерно 50 %. Тут, конечно, есть нюансы, но они взаимоисключающие: бомбардировщики чаще сбивались, поэтому в реальном строю их в % должно быть меньше, чем построено; зато истребители в системе ПВО были рассредоточены по всей стране и на фронте их было меньше. То есть, мы не сильно ошибёмся, если предположим, что на месте Хартманна при полёте вдоль линии фронта каждый второй встреченный нами советский самолёт должен быть штурмовиком или бомбардировщиком.

Более того, урон немцам наносили именно штурмовики и бомбардировщики, следовательно, нас не должно было бы удивить, если бы в списке тех самолётов, по которым стрелял белокурый рыцарь, защищая свой Рейх, бомбардировщики составили 80 %. А истребители Хартманн сбивал бы только те, которые мешали бы ему сбивать бомбардировщики.

А что было на самом деле?

В дневнике боевых действий JG-52 в графе «Тип» сбитого самолёта на все 202 «победы» Хартманна нет ни одного бомбардировщика. В его лётной книжке, из 150 внесённых туда самолётов, бомбардировщики составили: Ил-2 – 5; Пе-2 – 4; А-20 «Бостон» – 1; По-2 – 2 машины. Итого 12 бомбардировщиков из 150, что составляет 8 %. Не 80 %, как полагалось бы иметь настоящему рыцарю, а всего 8!

Добавим к этому уже сказанное – немцы всех асов Восточного фронта забирали на Запад сбивать американские и английские бомбардировщики, но Хартманн дважды от этого ускользнул. Остаётся сделать вывод: Хартманн, как огня, боялся атаковать бомбардировщики!

Так может все немецкие асы-«охотники» были такими же «рыцарями», как и Хартманн? Не думаю, просто настоящие рыцари долго не жили, и записать на себя столько сбитых самолётов, сколько это сделал Хартманн, просто не успевали.

К примеру, Альфред Гриславски, у которого начинающий Хартманн был ведомым. Гриславски специализировался на сбивании наших Ил-2. Для этого ему надо было прорваться сквозь строй наших истребителей и, преследуемому ими, бросаться на пулемёты бортовых стрелков Ил-2. И Гриславски это делал. Он был множество раз ранен, его постоянно сбивали. В один день его сбили 4 раза, он выпрыгивал с парашютом или шёл на вынужденную посадку, пехота привозила его на аэродром, он садился в новый самолёт и снова летел драться. Наконец он получил тяжёлое ранение и был списан со 133 победами.

Хартманн так воевать боялся!

И страх надоумил его на собственную тактику боя, которой он хвастается непрерывно. Он учит (выделено им):

«Если вы видите вражеский самолёт, вы совсем не обязаны тут же бросаться на него и атаковать. Подождите и используйте все свои выгоды. Оцените, какой строй и какую тактику они используют. Оцените, имеется ли у противника отбившийся или неопытный пилот. Такого пилота всегда видно в воздухе. Сбейте ЕГО. Гораздо полезнее поджечь только одного, чем ввязываться в 20-минутную карусель, ничего не добившись. Все вражеские пилоты увидят сбитый самолёт, что окажет серьёзное психологическое воздействие».

Прокомментирую: психологическое воздействие вещь двоякая – храбрые от этого придут в ярость.

Это его тактика означала следующее. Он, напоминаю, был отличный пилот с особо острым зрением и советские самолёты замечал с такого расстояния, когда они его увидеть не могли. Заметив, куда они идут и в каком строю, он на большой высоте занимал такую позицию, чтобы можно было напасть на истребители сопровождения сзади, незаметно для них. Затем на большой скорости делал манёвр, сближался и бил по не увидевшему его истребителю. А так как с радиосвязью у нас дело было неважным, то подвергшийся нападению лётчик не всегда мог предупредить товарищей. Поэтому у Хартманна часто была возможность ударить ещё по нескольким. Но как только они его замечали, он немедленно удирал, а наши истребители, привязанные к сопровождаемым бомбардировщикам, преследовать его не могли. А на большом удалении он снова, незаметно для наших, маневрировал и снова получал возможность удара. И всегда по истребителям! Ведь если прорываться к бомбардировщикам, то наши истребители его заметят и атакуют. Хартманн этого боялся: он как шакал, нападал только на отставших и только внезапно. Сохранить свою паскудную жизнь для него было самым главным.

Он считал, что изобрёл магическую формулу войны:

«Эта магическая формула звучала так: „Увидел – решил – атаковал – оторвался“. В более развёрнутом виде её можно представить так: если ты увидел противника, реши, можно ли его атаковать, захватив врасплох; атакуй его; сразу после атаки отрывайся; отрывайся, если он заметил тебя до того, как ты нанёс удар. Выжидай, чтобы атаковать противника в удобных условиях, не позволяй завлечь себя в манёвренный бой с противником, который тебя видит».

Заметьте, ему даже не важно какой силы противник, если он тебя видит – надо удирать. Хартманн, к примеру, хвастается таким боем. Он летел с ведомым у себя в тылу и на них напал одинокий Як. Хартманн уклонился от удара, и они вдвоём попытались Як сбить. Но тот пошёл один и другой раз в лобовую атаку на белокурого рыцаря Рейха. Хартманн сначала уклонялся, а потом с ведомым попросту удрал, а когда Як, потеряв их из виду, пошёл домой, они догнали его, подкрались и сбили. Ну, спортсмен! Ну, рыцарь! Ну, джентльмен!

Представьте, что некий тип из-за угла глушит прохожих, а если оглушить не удаётся, то сразу же удирает. А потом заявляет, что так как он оглушил 352 человека, то является чемпионом мира по боксу и какие-то там Покрышкин с Кожедубом, у которых едва по 60 побед нокаутом на ринге, ему и в подмётки не годятся.

У нас есть фильм «В бой идут одни старики» и в нём эпизод, когда немецкие лётчики принимают вызов на поединок у советских. Авторы фильма не читали биографию Хартманна – у этой JG-52 и в мыслях не было не то, что о поединке, а хотя бы о том, чтобы попытаться сразиться с лётчиками какой-либо из наших гвардейских истребительных дивизий. Это были те ещё «рыцари».

Могут сказать, что всё же Хартманн, пусть и трусливо-бандитским способом, но сбил очень много наших лётчиков и не важно, как именно называется этот способ, ведь на войне важен результат. Это так. Но давайте задумаемся над результатом побед Хартманна.

Представим, что полк Ил-2 под прикрытием полка Ла-7 полетел штурмовать станцию разгрузки немецкой дивизии. А эскадрилья Хартманна с помощью своей «формулы» без потерь сбила у прикрытия 10 наших истребителей или пусть даже всех. Формально это достижение. А фактически? Полк штурмовиков на станции превратит в груды кровавого мяса полк немецкой пехоты. А то, что наши истребители понесли потери – так ведь война без потерь не бывает, а истребители и предназначены для того, чтобы своей ценой защитить бомбардировщики.

А вот если бы Хартманн пусть и ценою потерь своей эскадрильи и, не трогая ни одного нашего истребителя, сбил все Ил-2, то полк немецкой пехоты был бы жив, а полк Ла-7 стал бы никому не нужен без бомбардировщиков.

Война ведь не спорт, тут нужна одна Победа на всех, а не голы, очки, секунды у каждого.

С какой стороны ни глянь – хоть с военной, хоть с моральной – не был Хартманн ни рыцарем, в полном смысле этого слова, ни спортсменом. Трусливый бандит, хотя и выдающийся. Не орёл, а гриф-стервятник.

На этом можно было бы и закончить рассказ об этом рыцаре Рейха, если бы этот подонок не нагородил кучу мерзостей о нас и нашей армии. Его, видите ли, в плену после войны заставили работать и эта тварь выплеснула тонны лжи на наших отцов. Поэтому и возникла у меня мысль рассмотреть ещё один его подвиг – побег из советского плена.

Я дам очень длинную цитату из книги, описывающую пленение и побег рыцаря Рейха, и в ней выделю слова, которые попрошу вас отметить в памяти.

«Истребитель легко сел и со скрежетом пробороздил землю. Сейчас Эрих отсюда уберётся. Он отстегнул парашют и приготовился покинуть исковерканную машину. Нагнувшись к приборной панели, он начал отвинчивать бортовые часы. Строгий приказ требовал, чтобы все пилоты, пережившие аварийную посадку, забирали с собой этот ценный прибор. Бортовых часов не хватало.

Сражаясь с заржавевшими винтами, держащими часы, Эрих почувствовал, как его оставляет напряжение боя. «Проклятье, Эрих. Ты сегодня даже не позавтракал ». Он оборвал монолог, так как краем глаза уловил какое-то движение сквозь запылённое стекло. Показался немецкий грузовик. Он почувствовал облегчение. Он не знал, как далеко пролетел на запад до посадки на брюхо, но германский грузовик узнал безошибочно. О пилотах Люфтваффе, которые совершали посадку на русской территории, мало кто слышал снова. Он возобновил борьбу с часами и поднял голову только когда скрипнули тормоза. То, что он увидел, его перепугало.

Два огромных солдата, выпрыгнувшие из кузова грузовика, были одеты в странную форму. Германские пехотинцы носили серо-зелёные мундиры. Мундиры этих солдат были жёлто-серыми. Когда эти люди повернулись к разбившемуся истребителю, Эриха пробрал мороз, едва он увидел их лица. Это были азиаты.

Русские захватили германский грузовик, и сейчас собирались прихватить и немецкого лётчика. Эрих покрылся холодным потом, когда двое русских приблизились. Если он попытается бежать, они его пристрелят. Единственный выход – оставаться на месте. Он может притвориться раненым. Он попытается убедить их, что получил контузию во время вынужденной посадки.

Он притворился потерявшим сознание, когда русские вспрыгнули на крыло и заглянули в кабину. Один из них просунул ему руки под мышки и попытался вытащить Эриха наружу. От русских отвратительно воняло. Эрих вскрикнул, как от боли и продолжал кричать и всхлипывать. Русский отпустил его.

Два человека о чём-то переговорили между собой, потом обратились к Эриху.

«Камрад, камрад. Война финиш. Гитлер капут. Не волнуйся».

«Я ранен, – простонал Белокурый Рыцарь, показывая правой рукой на живот. Потом он прижал к животу обе руки. Через прикрытые веки он увидел, что уловка удалась.

Русские осторожно помогли ему выбраться из кокпита. Эрих стонал и всхлипывал, как настоящий актёр. Он опустился на землю, словно ноги не держали его. Русские побежали к грузовику, сняли старый навес и положили «раненого» пилота на сложенный брезент. Они потащили его в кузов, как кучу мокрого белья, и осторожно подняли в кузов.

Солдаты пытались заговорить с Эрихом и держались достаточно дружелюбно. Они торжествовали, так как эта ночь принесла им большую победу. Эрих продолжал постанывать и хвататься за живот. Встревоженные русские, которые не могли унять его боль, привезли его в свой штаб в соседнюю деревню.

Появился доктор. Он знал несколько немецких слов и попытался провести осмотр. От доктора пахло одеколоном. Каждый раз, когда он дотрагивался до Эриха, тот вскрикивал. Поверил даже доктор. Схватившие его солдаты принесли несколько яблок. Эрих сделал вид, что заставляет себя есть. Затем он снова вскрикнул, словно всё его тело пронизала ужасная боль после того, как он проглотил несколько кусочков яблока.

Этот театр продолжался два часа. Затем те же самые два солдата положили его на брезент и понесли обратно к грузовику. Так как они направились на восток, дальше в русский тыл, Эрих понял, что ему нужно смываться. И как можно скорее. Иначе он проведёт весь остаток войны в советском плену. Он оценил ситуацию. Грузовик уже проехал 2 мили вглубь русской территории. Один солдат сидел за рулём, второй находился в кузове, охраняя раненного немецкого пленного. Мысли Эриха мчались галопом. Но тут на западе показался характерный силуэт пикировщика ju-87.

Немецкий пикировщик пролетел низко над землёй. Грузовик затормозил и едва не свалился в канаву. Часовой в кузове испуганно уставился в небо. Тут Эрих вскочил на ноги и ударил его кулаком. Часовой ударился головой о кабину и рухнул на дно кузова.

Откинув задний борт, Эрих выпрыгнул в поле, заросшее высокими подсолнухами, по которому шла дорога. Как только он нырнул в заросли, скрип тормозов показал ему, что бегство замечено. Пригнувшись, он побежал дальше в поле. Эрих слышал треск винтовочных выстрелов и свист пуль над головой».

Тупые американцы заглотили эту байку, а мы давайте сэкономим время на обсуждении того – брехня это или нет. Зададимся вопросом – это брехня выдумана от начала до конца или канва у неё реальна?

Думаю, что рассказ точен за исключением некоторых деталей, которые мы попробуем выяснить. Ведь Хартманну пришлось рассказывать его сотни раз командирам и товарищам, и если бы он его выдумал полностью, то обязательно бы запутался.

Попутно отметим, что обязательным снаряжением немецкого лётчика был пистолет, а лётчики имеют сверхбыструю реакцию. Наших солдат было всего двое с винтовками – оружием, хорошим для боя на больших расстояниях. Пистолет Хартманна в этой ситуации имел преимущество: пулю большего останавливающего эффекта и скорострельность. Пока каждый из солдат сделал бы по выстрелу, Хартманн сделал бы по ним 8 выстрелов из своего «Вальтера». Но лицом к лицу с противником он не дерётся, и к тому, что мы о нём уже знаем, этот эпизод ничего нового не добавил.

Теперь давайте подчистим мелкую брехню, которая прикрывает главную.

«Азиаты» с Хартманном говорят по-немецки?

Советские солдаты на третьем году войны называют фашистского лётчика товарищем?!

Азиаты, как и русские (или русские, как азиаты?), очень много работ считают лишними и их принцип – никогда не делать лишней работы. А здесь они кладут Хартманна на брезент и так грузят в кузов из человеколюбия к фашисту?

Давайте подробнее об этой операции. Грузят тело человека в кузов так. Берут его под мышки и тащат до борта, затем, захватив одной рукой под руку, а другой под промежность, рывком поднимают, чтобы он лёг на пол кузова или на борт (если его лень открыть) центром тяжести (на живот), а после этого забрасывают в кузов его ноги. Готово!

Теперь посмотрите на технологию, предложенную Хартманном. Если человека положить на брезент и поднять за оба конца полотнища, то тело сложится и получится что-то вроде мешка с центром тяжести в самом низу. Как такой мешок поднять на платформу кузова? Это надо, как штангисту, руки с краем полотнища поднимать вверх, что страшно неудобно, а для азиатов, которые обычно ниже европейцев, и невозможно. Значит одному надо лезть в кузов, становиться на колени и попытаться захватить свой край полотнища, встать с ним и потом практически самому (второму надо поддерживать свой край) втягивать тело в кузов. Чтобы азиаты (да и русские) делали такую дурную работу, требуются очень веские основания и не те, о которых сказал Хартманн.

У человека около 5 литров крови, когда он ранен – она вытекает, одежда и руки, которыми он зажимает рану, окрашиваются кровью. У Хартманна крови не было и все поверили, что он ранен?!

Чему поверил доктор, не видя ни крови, ни гематом? Или этот доктор за 2 года войны симулянтов не видел и поверил в какое-то необычное ранение? Хартманн кричал от боли, а доктор ему даже морфия не впрыснул?

Короче, вся эта байка с ранением и с тем, что в неё поверили, шита белыми нитками.

Но остаётся факт – солдаты, видя, что перед ними крепкий мускулистый мужик, не приняли никаких мер безопасности – не связали его. Да, он стонал и делал вид, что не держится на ногах. Но ведь без крови и следов контузии это должно было вызвать ещё большее подозрение, тем более у «азиатов». Да они бы его связали по рукам и ногам и ещё бы для верности стукнули прикладом по «тыкве». А вместо этого солдат оставался в кузове с Хартманном один на один. При езде в пустом кузове по просёлкам ничего, в том числе и винтовку, держать в руках невозможно – ими нужно держаться за борта, чтобы тебя не бросало по кузову. Почему этот солдат и без оружия не боялся, что Хартманн на него нападёт?

Не боятся только тогда, когда чувствуют своё огромное преимущество, но физического преимущества не было, а криками о боли «азиатов» (и именно их), повторяю, не обмануть. Остаётся одно – солдаты Хартманна презирали до такой степени, что потеряли осторожность и перестали бояться.

Все сомнения сводятся к одному вопросу – что Хартманн сделал такого, что вызвал презрение, превысившее чувство самосохранения? Валялся в ногах, плакал, унижался, кричал: «Гитлер капут, камрады»? Наверное, но вряд ли бы «азиаты» слишком поверили и этому.

Версию о том, что произошло, мне подсказал следующий факт. Во всей биографии Хартманна, он ни разу не затрагивает тему запаха, хотя был он в разных местах и в разных обстоятельствах. А в эпизоде своего плена он дважды вспоминает (спустя десятилетия) о запахах. Причём, если в первом случае, допустим, он просто хотел оскорбить солдат, то почему он держит в памяти, что от врача пахло не карболкой, а одеколоном?

Не знаю, прав ли я, но думаю, Хартманну вбились в голову запахи оттого, что на протяжении всего этого события его преследовал какой-то запах, о котором он и говорить не может, и забыть его не в состоянии. Не имея возможности говорить об этом запахе, он говорит о других.

Давайте сведём вместе такие обстоятельства:

– врач не оказывает никакой помощи ценному «языку», офицеру;

– солдаты таскают его на брезенте, вместо того, чтобы, подхватив под промежность, вбросить в кузов;

– его преследовал какой-то запах;

– о себе сказал, что его грузили «как кучу мокрого белья», хотя бельё никогда на брезенте не носят, откуда эта ассоциация – «мокрого»?

– солдаты презирали его до потери чувства осторожности;

– он описывает всех как очень ласковых к нему – заклятому врагу – способ убедить всех в том, что к нему не было презрения;

– он зачем-то счёл нужным вспомнить, что не завтракал.

Достаточно много вопросов, чтобы не попытаться объединить их одним ответом.

Он такой. Когда Хартманн, неожиданно для себя увидел, что из грузовика выходят советские солдаты, то от страха укакался. Думаю, что во фронтовых условиях это не столь уж редкое явление, хотя оно и не сильно украшает белокурого рыцаря Рейха. Во всяком случае, надо признать, что и эта тевтонская хитрость ему удалась. Счастливчик!

Из книги Герои и чудеса средних веков автора Ле Гофф Жак

Из книги Россия, которой не было [Загадки, версии, гипотезы] автора Бушков Александр

Последний рыцарь Тот же «двойной стандарт» был использован на всю катушку в случае с Павлом I. Вновь однотипные события получали совершенно разное толкование. Когда на столе вприсядку плясал пьяный Петр I – это именовалось «государь изволит отдыхать от трудов тяжких».

автора Мухин Юрий Игнатьевич

Глава 6. Тупой рыцарь Рейха Командир РудельНа какой бы должности ни служил солдат, но война требует от него ума, и когда читаешь мемуары, написанные солдатами, то этот ум обязательно виден. Солдаты, как правило, объясняют, какими соображениями они руководствовались,

Из книги Асы и пропаганда [Дутые победы Люфтваффе (с иллюстрациями)] автора Мухин Юрий Игнатьевич

Глава 7. Трусливый рыцарь Рейха Война: спорт или работа?Вернемся к книжке «Эрих Хартман - белокурый рыцарь Рейха» американцев Р.Ф. Толивера и Т.Д. Констэбла. Эта биография официально лучшего аса той войны (352 победы), надиктованная им самим, заставляет по-иному взглянуть на

Из книги Военная мысль в СССР и в Германии автора Мухин Юрий Игнатьевич

Белокурый «рыцарь» Рейха Купил изданную очень малым тиражом (даже по сегодняшним временам) книжку «Эрих Хартман – белокурый рыцарь Рейха» американцев Р. Ф. Толивера и Т. Д. Констэбла, и она вынудила меня вернуться к теме асов Второй Мировой войны. Это биография

Из книги Рыцари автора Малов Владимир Игоревич

Из книги Рыцарь и его замок [Средневековые крепости и осадные сооружения] автора Окшотт Эварт

Рыцарь и его конь Рис. 27. «Двойные доспехи» французского короля Франциска I, изготовленные Иоргом Зойзенхофером из Инсбрука в 1539-1540 годах, состоящие из нагрудной защитной пластины, большой гарды (прикрывавшей левую часть забрала, левое плечо и грудь), пасгарды (левый

Из книги Конец XIX века: власть и народ автора Балязин Вольдемар Николаевич

«Рыцарь на час» Широко распространенными и очень популярными среди прогрессивной молодежи второй половины XIX века, да и в последующее годы, были строки из стихотворения «Рыцарь на час», написанные Н. А. Некрасовым в 1863 году:От ликующих, праздно болтающих,Обагряющих руки в

Из книги Книга назидания автора ибн Мункыз Усама

РЫЦАРЬ БАДРХАВА В Апамее был рыцарь, один из славнейших среди франков, которого звали Бадрхава . Он постоянно говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Джум‘ой в бою». А Джум‘а говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Бадрхава в бою».Войска Антиохии

Из книги Медики, изменившие мир автора Сухомлинов Кирилл

Сэр Рыцарь За исключительные заслуги в 1944 году Флеминг был посвящен Его Величеством королем Георгом VI в рыцари и получил титул сэра. В 1945 году Флемингу, Флори и Чейну была присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине. Скромный по натуре, Флеминг испытывал

Из книги Стратегии счастливых пар автора Бадрак Валентин Владимирович

Рыцарь и тихая дева. Рыцарь и дерзкая наездница Уже в одном из первых произведений о Шерлоке Холмсе знаменитый сыщик заявляет о том, что жизнь представляет собой «огромную цепь причин и следствий, природу которой мы можем познать по одному звену». По иронии судьбы в жизни

автора Шионо Нанами

Французский рыцарь Один из мужчин засыпал Антонио избитыми, но добродушными приветствиями по-итальянски. Он представлял итальянское братство, к которому должен был присоединиться Антонио, и тепло вспоминал времена, когда дядя Антонио, бывший Великий магистр Фабрицио

Из книги Последний час рыцарей автора Шионо Нанами

Мой дядя-рыцарь Прием, оказанный рыцарями венецианскому инженеру, полностью противоречил их привычке не считать представителей недворянского сословия за людей. И Великий магистр Вилье де Л’Илль-Адан, и главы всех «наций» имели безукоризненную аристократическую

Из книги Последний час рыцарей автора Шионо Нанами

Римский рыцарь В тот вечер Антонио дель Каретто освободили от обязанностей переводчика. Как только начиналось осуществление проекта, уже не требовалось обмениваться сложными идеями. Независимо от того, говорил ли Мартиненго на итальянском с примесью диалекта Венето

Эрих Хартманн, белокурый рыцарь Рейха.

Хартман, Эрих (Hartmann), летчик-истребитель Люфтваффе, майор. Согласно официальной статистике, сбил 352 самолета противника, возглавив список немецких асов во 2-й мировой войне. Родился 19 апреля 1922 в Вайсахе. Детство провел в Китае, где его отец работал врачом. С 1936 летал на планерах в авиаклубе под руководством своей матери -спортсменки-летчицы. С 16 лет пилотировал самолеты. С 1940 проходил подготовку в 10-м учебном полку Люфтваффе под Кенигсбергом, затем в летной школе в Берлине. Боевую летную карьеру начал в августе 1942 в составе 52-го полка истребительной авиации, воевавшего на Кавказе. Участвовал в Курской битве, был сбит, попал в плен, но сумел бежать. В 1944 назначен командиром 53-й авиагруппы. Был награжден многими орденами и медалями, в т. ч. стал шестым пилотом Люфтваффе, получившим Рыцарский крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

В ходе Второй мировой войны он совершил 1525 боевых вылетов, одержав 352 воздушные победы (из них 345 над советскими самолётами) в 825 воздушных боях. За небольшой рост и моложавый вид получил прозвище Bubi — малыш.

Будучи в довоенное время пилотом планера, Хартманн вступил в ряды люфтваффе в 1940 году, а в 1942 году закончил курсы подготовки пилотов. Вскоре он был направлен в 52-ю истребительную эскадру (нем. Jagdgeschwader 52) навосточный фронт, где попал под опеку опытных пилотов-истребителей люфтваффе. Под их руководством Хартман развивал свои навыки и тактику, что в конце концов 25 августа 1944 года принесло ему Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, за 301-ю подтверждённую воздушную победу.

Свою 352-ю и последнюю победу в воздухе Эрих Хартман совершил 8 мая 1945 года. Хартман и оставшиеся военнослужащие из JG 52 сдались американским войскам, но были переданы Красной Армии. Обвинённый формально в военных преступлениях, а по фактам — за уничтожение военной техники противника в военное время, приговорённый к 25 годам заключения в лагерях строгого режима, Хартман проведёт в них 10 с половиной лет, до 1955 года. В 1956 году он присоединился к перестроенным люфтваффе Западной Германии, и стал первым командиром эскадры JG 71«Рихтгоффен». В 1970 году он ушёл из армии, во многом из-за неприятия им американского истребителя Lockheed F-104 Starfighter, которым тогда укомплектовывались войска ФРГ, и постоянных конфликтов с вышестоящими начальниками.

Детство и юность

Эрих Хартманн родился в г. Вайсах, Вюртемберг и был старшим из двух братьев. Во время Второй мировой войны его младший брат Альфред также вступил в ряды люфтваффе (он был стрелком на Ju 87 во время немецкой кампании в Северной Африке и 4 года провел в английском плену). Некоторая часть детства мальчиков прошла в Китае, так как их отец хотел избежать последствий бедности Германии 20-х годов и экономической депрессии. С помощью своего двоюродного брата, работавшего консулом в немецком посольстве в Китае, отцу Эриха удалось найти там работу. По приезде в город Чанша он к немалому удивлению понял, что условия жизни в Китае намного лучше и перевёз туда свою семью. Однако в 1928 году им пришлось вернуться в Германию из-за начавшейся в Китае гражданской войны. Местное население перестало доверять иностранцам, начались нападения на дипломатов. Элиза Хартманн и двое её детей спешно покинули страну, их обратное путешествие проходило по Транссибирской магистрали — это была первая встреча Эриха с СССР.

Через некоторое время семья воссоединилась в городе Вайль-им-Шёнбух на юго-западе Германии. С этого момента Хартманн начинает интересоваться авиацией. Он присоединяется к программе подготовки планеристов, которую организовало возрождающееся люфтваффе. Мать Хартмана, Элиза, была одной из первых женщин-пилотов. Семья даже купила небольшой лёгкий самолёт, но в 1932 году была вынуждена его продать из-за бедности, наступившей вследствие экономического коллапса Германии. После того, как к власти пришли национал-социалисты, лётные школы стали получать поддержку от нового правительства, и Элиза Хартманн создала в своём городе новую лётную школу, в которой четырнадцатилетний Эрих получил пилотское свидетельство, а в пятнадцать лет стал инструктором в одной из планерных групп гитлерюгенда.

После обучения в средней школе (апрель 1928 — апрель 1932), гимназии (апрель 1932 — апрель 1936) и в Национальном Институте Политического Образования в Ротвайле (апрель 1936 — апрель 1937), он поступает в гимназию в Корнтале, где в октябре 1939 знакомится с девушкой Урсулой, ставшей вскоре его женой.

Люфтваффе

Во время обучения Эрих показал себя выдающимся снайпером и прилежным учеником (хотя военная муштра его мало интересовала), а к концу подготовки в совершенстве владел своим истребителем. 24 августа 1942, все ещё находясь на высших курсах воздушной стрельбы в Глейвице, он полетел в Цербст и продемонстрировал над аэродромом некоторые трюки лейтенанта Хогагена, бывшего чемпиона Германии по пилотажу. После выполнения некоторых элементов высшего пилотажа над аэродромом в Глейвице, начальство посадило лётчика под недельный домашний арест, который, возможно, спас ему жизнь — пилот, полетевший вместо него на следующий день, разбился.

В октябре 1942 года, окончив своё обучение в запасной истребительной группе «Восток», он получил назначение на Северный Кавказ в 52-ю истребительную эскадру на Восточном фронте. После прибытия на базу снабжения люфтваффе в Кракове, Эриху Хартманну и ещё трём пилотам пришлось лететь в свою эскадру на совершенно незнакомой Штуке. Это незнание обернулось локальным погромом и двумя разбитыми штурмовиками, пилоты были отправлены в JG 52 на транспортном самолёте. Сражения на Восточном фронте велись на глубине по крайней мере 750 миль над советской территорией, и Хартманну предстояло вести воздушные бои в этих неизвестных местах. Эскадра JG 52 уже заслужила большую славу в Германии, в ней летали многие из лучших асов люфтваффе, в чём Хартманн смог убедиться сразу после прибытия — Вальтер Крупински с трудом выбрался из горящего приземлившегося истребителя. Вальтер Крупински (197 сбитых самолётов, 16-й в мире) стал его первым командиром и наставником. Среди других был обер-фельдфебель Пауль Россманн, который предпочитал не вступать в «воздушную карусель», а атаковать из засады, тщательно изученная, эта тактика принесёт Эриху Хартманну первое место в неформальном соревновании лучших асов мира и 352 воздушные победы. Когда новым командиром эскадрильи стал Крупински, Эрих стал его ведомым. Так как 20-летнего новобранца, выглядевшего гораздо моложе своих лет, Крупински постоянно называл «Bubi» (мальчик, малыш), это прозвище прочно привязалось к нему.

Свой первый самолёт Хартманн сбил 5 ноября 1942 года (Ил-2 из состава 7-го ГШАП), однако за три последующих месяца ему удалось сбить всего один самолёт. Хартманн постепенно повышал своё лётное мастерство, делая упор на эффективность первой атаки. Со временем опыт дал свои плоды: во время Курской битвы в июле 1943 года он сбил за один день 7 самолётов, в августе 1943 года на счету было 49, а в сентябре он прибавил на личный счёт ещё 24 сбитых самолёта.

Вальтер Крупински (Walter Krupinski) и Эрих Хартманн (справа)

К концу лета 1943 Эрих Хартманн имел уже 90 побед, но 19 августа при атаке очередного ИЛа его самолёт получил повреждения, и он совершил вынужденную посадку за линией фронта. Командир эскадры Дитрих Храбак приказал подразделению Хартманна поддержать пикирующие бомбардировщики Штука из второй эскадры штурмовиков Sturzkampfgeschwader 2, ведомых известным асом штурмовой авиации Хансом-Ульрихом Руделем, но ситуация неожиданно изменилась, и немецким лётчикам пришлось столкнуться с массой истребителей Як-9 и Ла-5. Хартманн успел сбить 2 самолёта до того, как осколки повредили его Bf-109. С трудом приземлившись (за линией фронта) Хартманн, провозившись некоторое время со своим самолётом, увидел приближающихся русских солдат. Поняв, что сопротивление бесполезно, и убежать нет никакой возможности, он притворился раненым. Его актёрские способности убедили солдат, и его положили на носилки и отправили в штаб на грузовике. Терпеливо выжидая, Хартманн улучил момент, использовав атаку Штук, отвлёкшую солдат, он сильно ударил единственного охранника, выпрыгнул из грузовика и побежал к большому полю, на котором росли огромные подсолнухи, ускользая от летящих вдогонку пуль. При этом вся история, связанная с деталями спасения Хартманна от русских солдат известна исключительно с его слов и какого-либо достоверного подтверждения не имеет. Дождавшись прихода ночи, он последовал за патрулём, идущим на запад, и вернулся в часть, перейдя через линию фронта. Уже приблизившегося к своим, Эриха пытался пристрелить нервный часовой, не поверивший в то, что он действительно сбитый пилот, но пуля чудом не попала в цель, разорвав штанину.

Четыре пилота III./JG52 на Восточном фронте в конце 1942 г.

Слева направо: оберфельдфебель Ханс Даммерс (Hans Dammers), оберфельдфебель Эдмунд Россман (Edmund Rossmann), оберфельдфебель Альфред Гриславски (Alfred Grislawski) и лейтенант Эрих Хартманн

29 октября 1943 г. лейтенант Хартманн был награждён Рыцарским Крестом, имея 148 сбитых самолётов, 13 декабря отмечал 150-ю воздушную победу, а к концу 1943 года их количество поднялось до 159-ти. За первые два месяца 1944 года Хартманн заработал ещё 50 побед, а скорость их получения постоянно увеличивалась. Эти результаты вызвали сомнение в Верховном Штабе люфтваффе, его победы перепроверялись по два-три раза, а за его полётами смотрел лётчик-наблюдатель, прикреплённый к подразделению Хартманна. Ко 2-ому марта 1944 года количество побед достигло цифры в 202 самолёта. К этому времени советским лётчикам уже стал знаком позывной Карайа 1 , а командование Советской Армии назначило за его голову цену в 10 000 рублей.

Эрих Хартманн со своим механиком Хайнцем "Биммелем" Мертенсом (Heinz Mertens)

Некоторое время Хартманн летал на самолётах с элементом окраски «Чёрный тюльпан» (многолучевая звезда, накрашенная на кок винта и вокруг капота).

Слева направо: Вальтер Крупински (Walter Krupinski), Герхард Баркхорн (Gerhard Barkhorn), Йоханнес Визе (Johannes Wiese) и Эрих Хартманн

Добившись первых значительных успехов, Буби чисто по-мальчишески нанес на свой "мессер" устрашающую раскраску - нос истребителя покрасил в черный цвет. Якобы поэтому, по данным британских историков, советские летчики прозвали его "Черным дьяволом юга". Честно говоря, сомнительно, что русские называли супостата столь метафорично. Советские источники сохранили прозаичные прозвища - "Черный" и "Черт".

Обер-лейтенант Эрих Хартман в кабине своего Bf-109G-6. Россия, август 1944 г.

За "Черным" тут же устроили охоту, назначив за его голову премию в 10 тысяч рублей. Приходилось все время удирать. Наигравшись в "крутого", Эрих вернул самолету нормальный вид. Оставил лишь знак 9-й эскадрильи - пронзенное стрелой сердце, куда вписал имя невесты - Урсулы

В этом же месяце Хартманн, Герхард Баркхорн, Вальтер Крупински и Йоханнес Визе были вызваны в ставку Гитлера для вручения наград. Баркхорн был представлен к Мечам и Рыцарскому Кресту, а Хартманну, Крупински и Визе должны были быть вручены Листья. Во время поездки на поезде лётчики крепко выпили и прибыли в резиденцию, с трудом держась на ногах и поддерживая друг друга. Адъютант Гитлера от люфтваффе майор Николаус фон Белов был в шоке. После того, как Хартманн пришёл в себя, он взял примерить с вешалки офицерскую фуражку, но сильно расстроил этим фон Белова, который заметил ему, что это фуражка Гитлера.

Обладая огромным летным опытом, Хартманн пренебрегал правилами классического воздушного боя. На своем «Мессершмитте» он летал виртуозно, иногда бравируя храбростью. Он описывал свою тактику следующими словами: «увидел — решил — атаковал — оторвался». Хартманн пережил 14 аварийных посадок, дважды был сбит и один раз выпрыгнул с парашютом. Когда закончилась война, его непосредственный начальник, коммодор авиации Сейдеманн, приказал ему лететь из Чехословакии в британскую оккупационную зону. Впервые Хартманн не выполнил приказ, и присоединившись к группе гражданских беженцев, сдался наступавшим американским войскам, не подозревая, что следующие 10 лет проведет в чрезвычайно трудных условиях советского лагеря для военнопленных.

В октябре 1955 г. Эрих Хартманн наконец вернулся в Германию и вступил в восстанавливающуюся люфтваффе. Освоил полеты на реактивных самолетах и был назначен первым командиром JG 71 Рихтгоффен. Он возражал против оснащения люфтваффе американскими сверхзвуковыми истребителями F-104 Starfighter, считая их слишком сложными для пилотирования и недостаточно эффективными в бою. Это привело его 30 сентября 1970 г. к преждевременному прощанию с военной службой, которую он покинул в звании полковника авиации.