Реферат на тему:

Приближение Борна - Оппенгеймера

Приближение Борна - Оппенгеймера - вариация адиабатического приближения в квантовой механике, метод анализа молекулярных систем, заключающийся в том, что в системе выделяют и раздельно описывают ядра атомов и электроны, для которых характерные времена изменения состояния сильно различаются.

Масса ядра значительно превышает массу электрона, вследствие чего скорость движения ядер мала по отношению к скорости движения электронов. В результате медленно движущиеся ядра образуют электростатическое поле, в котором с намного большей скоростью движутся электроны, успевающие мгновенно подстроиться к любому изменению координат ядер. Поэтому в приближении считают ядра фиксированными и рассматривают только движение электронов. На языке квантовой механики это эквивалентно допущению, что полная волновая функция молекулы может быть выражена в виде произведения электронной и ядерной функций:

Обоснование применимости

Уравнение Шрёдингера для молекулы с N ядрами и n электронами и волновой функцией приближения имеет вид

(3)

Постоянная Дирака (h / 2π ); V n u c ,n u c - энергия отталкивания ядер; V n u c ,e l - энергия притяжения электронов к ядрам; V e l ,e l - энергия отталкивания электронов.

Электронная функция Ψ e l (r ,R ) определяется как собственная функция оператора H e l :

H e l Ψ e l (r ,R ) = E e l Ψ e l (r ,R ) ,

(4)

где E e l - электронная энергия, обусловленная движением n электронов в поле N ядер молекулы, плюс энергия взаимодействия между ядрами V n u c ,n u c . Величину E e l называют адиабатическим электронным термом молекулы или адиабатическим потенциалом .

Учитывая что

; ,

уравнение (3) приобретает вид:

(5)

Пренебрегая выражением в первых круглых скобках получаем уравнение:

Разделив все члены этого уравнения на Ψ e l и принимая во внимание (4) получается уравнение для определения Ψ n u c :

(H n u c + Ε e l )Ψ n u c = ΕΨ n u c .

Пренебрежение скобками в уравнении (5) означает, что электронная волновая функция Ψ e l должна быть настолько медленно меняющейся функцией ядерных координат R, что можно пренебречь ее первой и второй производными по этим координатам. М. Борн и Р. Оппенгеймер в 1927 году впервые показали, что электронные волновые функции обычно подчиняются этому условию с требуемой степенью точности.

Для случая устойчивых многоатомных молекул существует простой критерий применимости приближения Б.-О.

(6)

где ν - наибольшая из частот малых колебаний ядер вблизи точки равновесия, и - энергии двух соседних электронных состояний. Критерий (6) обычно выполняется для многих молекул, вследствие этого расчеты физических характеристик молекул, основанные на приближении Б.-О., позволяют получить данные, хорошо согласующиеся с экспериментальными результатами. Ошибка, вносимая при использовании такого приближения, намного меньше ошибок, вносимых другими приближениями. Это позволяет ограничиваться решением только одного электронного уравнения (4). Поправки для возбужденных электронных состояний значительнее, но обычно ими также можно пренебречь по сравнению с неточностями, обусловленными приближенным решением электронного уравнения Шрёдингера (4).

Источники

• Минкин В. И., Симкин Б. Я., Миняев Р. М. Строение молекул.
• Энциклопедия на сайте .

скачать
Данный реферат составлен на основе статьи из русской Википедии . Синхронизация выполнена 13.07.11 09:59:09
Похожие рефераты:

Квантовая механика позволяет описать электронное строение и спектры атомов. Она также дает ответы на основные вопросы теории химического строения, которые были рассмотрены ранее:

• 1) почему атомы отдельных элементов соединяются в молекулу, т. е. почему устойчивы одни молекулы и неустойчивы другие;
• 2) в каком порядке могут объединяться атомы, т. е. каково химическое и пространственное строение молекул, каковы свойства химических связей.

Оператор Гамильтона молекулы с N ядрами и п электронами содержит члены кинетической энергии электронов, потенциальной энергии притяжения электронов к ядрам, а также члены, обусловливающие межэлектронное отталкивание. Кроме того, по сравнению с гамильтонианом атома добавляется член электростатического отталкивания ядер и их кинетической энергии:

где индексы аир принадлежат атомным ядрам, а индексы; и ] относятся к электронам; Д а() = |К Ц - Н р |, Д,„ = |г,- - 11 а |

и Гу, = |г, - г; |.

Так как гамильтониан молекулы (4.15) зависит не только от координат электронов, но и от ядерных координат, полная волновая функция системы должна содержать как электронные (г), так и ядерные (Д) координаты волновой функции |/(г, Д). Это значительно усложняет задачу математического поиска волновой функции. Поэтому в конкретных расчетах молекулярных свойств стремятся обычно к раздельному рассмотрению движения ядер и электронов.

Вид гамильтониана (4.15) существенно усложнен по сравнению с гамильтонианом многоэлектронного атома (3.2) главным образом из-за наличия члена кинетической энергии ядер. Однако масса ядра значительно превышает массу электрона, даже масса легчайшего ядра водорода (протона) в 1836 раз больше массы электрона. Соответственно скорость движения ядер значительно меньше по сравнению со скоростью движения электронов. В результате медленно движущиеся ядра образуют электростатическое поле, в котором с намного большей скоростью движутся электроны, успевающие почти мгновенно подстроиться к любому изменению координат ядер. Поэтому в первом приближении можно считать ядра атомов фиксированными и рассматривать только движение электронов. В рамках квантовой механики такое приближение эквивалентно допущению, что полная волновая функция молекулы |/(г, Д) может быть выражена в виде произведения электронной |/ э (г, Д) и ядерной у я (Д) функций:

Координаты ядер К входят в |/ э (г, К) в качестве параметров, а не переменных величин.

Рассмотрим условия, при которых справедливо допущение (4.16). Запишем уравнение Шрёдингера для молекулы с гамильтонианом (4.15) и волновой функцией (4.16):

где

Энергия отталкивания ядер;

Энергия притяжения электронов к ядрам;

Энергия отталкивания электронов.

Введем следующие обозначения операторов:

Электронная функция у э (г, И) определяется как собственная функция оператора Н э:

где Е э - суммарная энергия, включающая электронную энергию К,., обусловленную движением п электронов в поле N ядер молекулы, и энергию взаимодействия между ядрами У яя (эту величину называют адиабатическим электронным термом молекулы или адиабатическим потенциалом).

Таким образом, полный гамильтониан молекулы состоит из суммы членов, соответствующих кинетической энергии (Т) и потенциальной энергии (10. которые можно записать следующим образом:

где индексы «э» и «я» относятся, соответственно, к электронам и ядрам.

Следует отметить, что в уравнении (4.21) не учтены некоторые малые члены, зависящие от спинов электронов и ядер. В соответствии с уравнением (2.11) операторы кинетической энергии являются дифференциальными, а члены, соответствующие потенциальной энергии, имеют тот же вид, что и в классической механике. Так, оператор отталкивания между электронами У эа в атомных единицах имеет вид

где г,у - расстояние между электронами г и у.

Если из выражения (4.21) убрать член, соответствующий кинетической энергии ядер, то оставшаяся часть будет представлять собой гамильтониан для неподвижных ядер, который называют электронным гамильтонианом Н а:

Оператор Н э зависит от положений как электронов, так и ядер, потому что от них зависит У ая, но для любой конкретной конфигурации ядер Н э содержит в качестве переменных лишь координаты электронов. Решения уравнения Шрёдингера

определяют электронные волновые функции у? и электронные энергии Е ?, характерные для рассматриваемой ядер- ной конфигурации. Энергия Е? в уравнении (4.24) называется потенциальной энергией, в которой движутся ядра.

Условие (4.16) означает, что электронная волновая функция у э должна быть настолько медленно меняющейся функцией ядерных координат Л, что можно пренебречь ее первой и второй производными по этим координатам. М. Борн и Р. Оппенгеймер (1927) впервые показали, что электронные волновые функции обычно подчиняются этому условию с требуемой степенью точности. Такое приближение является весьма существенным для квантовой химии, его называют приближением Борна-Оппенгеймера или простым адиабатическим приближением. В нем полная энергия молекулы представляет собой сумму электронной энергии, вычисленной при фиксированной конфигурации ядер, и колебательно-вращательной энергии ядер:

Естественно, возникает вопрос, насколько оправданно использование приближения Борна-Оппенгеймера в квантовохимических расчетах и каковы при этом ошибки. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Как уже было отмечено, основой приближения Борна- Оппенгеймера является предположение о том, что относительное положение атомных ядер медленно меняется по сравнению с положением электронов (адиабатическое приближение). Положение атомного ядра и его колебания относительно точки равновесия можно сравнительно легко определить по отклонению рентгеновских лучей или другими методами. Это приближение позволяет, следовательно, задавать структуру расположения ядер и в соответствии с ней вычислять состояния электронов.

Для случая устойчивых многоатомных молекул существует простой критерий применимости адиабатического приближения:

где V - наибольшая из частот малых колебаний ядер вблизи точки равновесия, Е% и Е%, - энергии двух соседних электронных состояний.

Критерий (4.26) обычно выполняется для многих молекул, вследствие этого расчеты различных физических характеристик молекул, основанные на простом адиабатическом приближении (приближении Борна-Оппенгеймера), позволяют получить результаты, хорошо согласующиеся с экспериментальными данными. Причем адиабатическая поправка уменьшается с ростом массы ядер. Даже для самых легких молекул эта поправка очень мала: для Н 2 она равна 0,016%, а для Б 2 - 0,007%. Естественно ожидать, что для молекул, содержащих более тяжелые ядра, приближение Борна-Оппенгеймера будет выполняться с достаточной для квантовохимических расчетов точностью.

При первоначальном рассмотрении молекул Борн и Оппенгеймер использовали метод, отличный от описанного выше вариационного метода. Их рассмотрение основывалось на разложении гамильтониана Н в ряд по степеням и последующем решении задачи на собственные значения методами обычной теории возмущений.

В предыдущем параграфе мы обозначили положение минимума через . В действительности это положение равновесия определено с точностью до вращений, поскольку величина инвариантна по отношению к вращению системы ядер как целого (отметим, что таким свойством, вообще говоря, не обладает). Пусть , где со - три угловые переменные (две - для двухатомной молекулы), которые фиксируют ориентацию системы ядер, а - радиальные переменные, определяющие относительное расположение ядер. Тогда зависит только от переменных и положению равновесия соответствует некоторый набор значений радиальных переменных.

Следуя Борну и Оппенгеймеру, введем новые радиальные переменные и по формуле

Переменные и всоответствующих единицах задают отклонение ядер от их положений равновесия. Поскольку приблизительно равно отношению амплитуды колебания ядер к амплитуде

движения электронов, то область изменения переменны и имеет тот же порядок величины, что и область изменения , т. е. а.

Сделав эту замену переменных и разложив потенциал в Н по степеням и, получаем разложение оператора Н по степеням х. Член имеет порядок Чтобы получить вращательные уровни, в разложении необходимо учесть члены порядка Если учесть члены порядка то придем с точностью до поправок высшего порядка к результату, который получается при адиабатическом приближении. Отличия возникают только в членах порядка и выше, что согласуется с обсуждениями, приведенными в § 12.

Нью-Йорк. Норман Оппенгеймер идет по улице и ведет переговоры по сотовому телефону. Речь идет о возможности совершить сделку по переводу частного долга в размере 300 миллионов долларов по цене 80 центов за доллар. Норман пытается получить важные сведения о некоторых бизнесменах, которых можно будет заинтересовать в этой сделке. Некоторых фигурантов ему подсказывает его племянник, адвокат Филип Коэн. Он называет Норману имя Артура Тауба, но при этом Филип просит Нормана не сообщать Таубу, что его телефон и адрес Оппенгеймер получил от него. Еще одного кандидата для совершения сделки Норман отлавливает во время его утренней пробежки в Центральном парке. Тот отмахивается от назойливого просителя, не хочет тратить на него личное время.

В поисках кандидатов на совершение сделки Оппенгеймер отправляется на конференцию ООН, где выступает один из министров правительства Израиля. Тот разглагольствует о важных геополитических проблемах, о ценах на газ, о ситуации в Сирии. Его сменяет более молодой политик, его заместитель. Зовут выступающего Миха Эшель. Отвечая на вопросы ведущего, Эшель подшучивает над своим шефом, который к тому времени уже покинул конференцию. Эшель говорит, что его начальник принадлежит к числу людей, постоянно спрашивающих: почему? А он сам в такой ситуации предпочитает говорить: почему бы и нет? После окончания конференции Эшель прогуливается по улицам Нью-Йорка. Оппенгеймер следует за ним. Эшель покупает в магазине шоколад, останавливается возле витрины бутика, где продается мужская одежда и обувь. Его внимание привлекает пара туфель, выставленная на витрине. Оппенгеймер затевает с Эшелем разговор, вместе с ним заходит в магазин.

Оппенгеймер говорит, что знаком с Артуром Таубом, что у него сегодня прием, на который он может привести Эшеля. Политику могут быть полезны полученные таким образом контакты. Продавец бутика предлагает Эшелю примерить костюм. Тот говорит, что костюм стоит почти как его автомобиль, в Израиле слугам народа такое носить не стоит. Оппенгеймер говорит, что хочет подарить Эшелю туфли, которые тому приглянулись. Эшель отказывается: это очень дорогая обувь. Норман просит продавца принести туфли, надевает одну из них на ногу Эшелю. Он расплачивается с продавцом. Эшель предлагает Норману купленный им ранее шоколад. Тот отказывается. Он говорит, что у него аллергия на орехи. На кэшью? Нет, на арахис. Но если в шоколаде попадется хотя бы крошечный кусочек арахиса, у Оппенгеймера начнется отек гортани, и он умрет в считанные минуты, если не успеет принять лекарство, которое постоянно носит с собой. Эшель отдает шоколад продавцу. Он обещает Оппенгеймеру, что придет на прием к Таубу, они обмениваются визитками.

Норман звонит Таубу, говорит, что его жена когда-то работала у него. Но она уже умерла. Он предлагает бизнесмену встречу с израильским политиком. Тот соглашается. Норман звонит Эшелю, но тот не звонки не отвечает. Он поговорил об Оппенгеймере с шефом. Норман приходит в дом Тауба. Он проходит в обеденный зал и видит на столе в числе прочих табличку с именем Эшеля. Секретарша Тауба просит Нормана поговорить с шефом. Тот интересуется, где Эшель. Оппенгеймер утверждает, что политик задерживается на конференции ООН, но уже находится в пути, будет с минуты на минуту. Тауб говорит, что не приглашал на свой частный прием самого Нормана. Он предлагает ему дождаться Эшеля на улице. Секретарша выпроваживает Нормана из дома. Поздно вечером, когда Оппенгеймер уже лежит в постели, ему звонит Эшель. Он извиняется перед Норманом, говорит, что у него был очень сложный день. Но Оппенгеймер всегда может на него рассчитывать в будущем.

Три года спустя. Вашингтон, округ Колумбия. Прием в израильском посольстве дает новый премьер-министр этой страны Миха Эшель. В своей речи он говорит о том, что он был избран на этот пост при помощи бога, что его цель – заключить мирный договор и предотвратить войну. Ему рукоплещут собравшиеся, в их числе и Оппенгеймер. После речи Эшелю представляют гостей. Норман тоже становится в очередь. Помощница Эшеля Ханна сверяет надпись на его бейджике со списком приглашенных, о чем-то шепчется со своим начальником Даби. В этот момент Эшель узнает Нормана. Он обнимает его, называет своим старым другом, знакомит с женой, затем Эшель представляет Нормана многочисленным политикам и бизнесменам. Он вручает Норману визитку со своим личным номером. Оппенгеймер приобретает огромное количество полезных знакомств.

Норман возвращается в Нью-Йорк на поезде. В вагоне он знакомится с Алекс Грин. Эта женщина работает в службе безопасности израильского консульства в Нью-Йорке, она занимается в числе прочего вопросами, связанными с взаимной выдачей преступников между США и Израилем. Алекс интересуется, чем занимается Оппенгеймер. Тот называет себя консультантам. По каким вопросам? Норман начинает рассказывать, как он налаживает контакты между своими клиентами, рисует схему. Алекс просит отдать эту схему ей, Норман выполняет ее просьбу. На вопрос о том, как он познакомился с Эшелем, Норман рассказывает историю с туфлями.

По возвращении в Нью-Йорк Норман посещает синагогу. Ребе Блюменталь сообщает своей пастве, что им грозит утрата здания, где расположена синагога. Для того, чтобы оно осталось во владении общины, необходимо 14 миллионов долларов. Оппенгеймер говорит, что может найти спонсора, который даст им семь миллионов. Ребе говорит, что оставшуюся половину смогут внести сами прихожане, среди них есть состоятельные люди.

Норман начинает обзванивать своих знакомых, пытаясь выстроить цепочку, которая позволит ему выйти на спонсора. Норман знает, что сын Эшеля мечтает о поступлении в Гарвард, но его школьные результаты не позволяют ему на это надеяться. Оппенгеймер звонит Эшелю. Ему отвечает Ханна. Она говорит, что шеф не может с ним говорить. Норман напоминает о Гарварде. Потом Оппенгеймер разговаривает с Филипом Коэном. У него проблема: он хочет жениться по религиозному обряду. Но его избранница – кореянка. Норман обещает племяннику переговорить с ребе Блюменталем. Ребе интересуется, кто выступит спонсором. Норман говорит, что даритель настаивает на анонимности. Блюменталь высказывает сомнения: может быть, речь идет об отмывании преступных денег. Норман все равно не называет имя, но просит за племянника. Ребе обещает посодействовать.

В Израиле разгорается скандал. Пресса полна сообщений о том, что премьер-министр имеет коррупционные связи с анонимным бизнесменом из Нью-Йорка, на этот сюжет в газетах публикуются злые карикатуры. Депутаты кнессета настаивают на расследовании, требуют отставки Михи Эшеля.

Норман беседует с племянником о кризисе в Израиле. Тот говорит, что этому анонимному бизнесмену грозят серьезные неприятности, а именно – тюремный срок. Как можно помочь Эшелю? Может быть, стоит дать показания израильским следователям? Коэн говорит, что этого делать не стоит. Норман постоянно звонит Эшелю, но Ханна по требованию Дуби на звонки не отвечает. Наконец, Дуби сам берет телефон, он требует от Нормана, чтобы тот больше не звонил Эшелю. А любое использование имени премьер-министра в своих интересах – это преступление. Но затем Ханна перезванивает Норману и извиняется за шефа: он погорячился.

Норман отправляется в консульство Израиля в Нью-Йорке. Он хочет поговорить со следователем. В кабинете его встречает Алекс Грин. Она говорит, что пыталась собрать информацию об Оппенгеймере, но практически ничего о нем не узнала, даже его адрес и семейное положение. Затем Алекс говорит, что отношения Нормана и Эшеля незаконны. Анонимный бизнесмен из Нью-Йорка – это сам Оппенгеймер. В доказательство своих слов она протягивает Норману полученные от него же схемы.

Норман разговаривает с Блюменталем. Тот снова говорит об анонимном спонсоре. Выясняется, что спонсора Норман пока не нашел. Ребе приходит в ярость. Оппенгеймеру звонит Миха Эшель. Он говорит, что считает его другом и заранее извиняется за те слова, которые будет говорить о нем в своем завтрашнем выступлении. Норман говорит, что никогда не предаст Эшеля. Затем Норман приходит к Таубу и спрашивает, сколько тот готов заплатить за информацию о том, что завтра в Израиле разрешится правительственный кризис. Причем Миха Эшель сохранит свой пост.

Норман выходит на улицу. Он покупает пакетик арахиса и выбрасывает лекарство.

СМИ сообщают, что Тауб фактически удвоил свое состояние на сделках, связанных с ситуацией на Ближнем Востоке. Сын Эшеля поступает в Гарвард. Ребе Блюменталь соединяет узами брака Филипа Коэна с кореянкой. На стене синагоги висит табличка, посвященная памяти анонимного спонсора.

Помимо многочисленных научных публикаций, большин¬ство из которых появилось в журнале «Физикл Ревью», и не¬скольких работ более общего характера, Роберт Оппенгеймер опубликовал два сборника статей под заглавиями «Наука и общедоступные знания» и «Открытый мозг». Именно в этих произведениях, доступных широкому кругу интеллигентных читателей, содержится основная часть его философских и политических высказываний, равно как пространные и инте¬ресные мысли о значении науки вообще и атомной физики в частности для современного общества.

«Наука и общедоступные знания» представляет собой сборник лекций Оппенгеймера, прочитанных им в 1953 году по британскому радио накануне «изгнания» Оппенгеймера отде-лом кадров Комиссии по атомной энергии. Тот факт, что эти очерки были написаны Оппенгеймером специально для радио, обусловил легкость их стиля, но никак не отразился ни на строгом употреблении терминологии, ни на последовательно¬сти затрагиваемых тем. Книга выглядит единым целым. В ней автор, коснувшись истории физики от Ньютона до волновой механики, раскрывает в мрачных, а порой патетических тонах сущность проблемы взаимоотношений ученого с остальными людьми, науки с обществом.

Первая лекция «Ньютон. Луч света» представляет собою своего рода философское вступление. Имеется ли прямая взаимосвязь между прогрессом научных знаний и общим ми-ровоззрением людей? Существование такого рода взаимо¬связи далеко не очевидно; это наглядно иллюстрируется тем фактом, что многие популяризаторы работ великих ученых довольно часто излагали идеи, прямо противоположные тем, которые высказывались этими учеными. Так, относительное безразличие к религии и оптимистическая вера в прогресс че-ловечества были абсолютно чужды мыслям Ньютона, однако рационализм восемнадцатого столетия, вступая на этот путь, утверждал, что он идет по нему вслед за британским ученым.

Словарь научных терминов подчас может сыграть злую шутку с философами. Между атомом атомистов древности (или атомом Ньютона) и атомом современной физики суще¬ствует глубокое различие, почти противоречие. Первый был действительно атоцод , т. е. «неделимый». Это мельчайшая элементарная частица, которую нельзя делить дальше. Для современной физики атом - это целый мир, весьма сложный по своему строению, причем процесс открытия составных его частей и нахождения или выявления его внутренних законов еще далеко не окончен. Даже те частицы, которые представ¬лялись Резерфорду и Бору абсолютно элементарными части¬цами, составляющими материю атомов, не являются на деле элементарными, поскольку их список непрерывно продол¬жается, и к тому же одни частицы превращаются в другие.

Естественно, ничто не мешает нам предположить, что на¬станет день, когда физики откроют действительно основную частицу материи, подлинный ахоцос . В такого рода предполо¬жениях можно дойти до утверждения, будто этот истинный атом все же существует, хотя пока и ускользает от наблюде¬ний экспериментаторов. В современных знаниях нет ничего, что доказывало бы его существование, равно как и нет ничего, что опровергало бы такое предположение.

Во всяком случае правомерен вопрос, дает ли нам наука уверенность в реальности внешнего мира? Здесь Оппенгеймер позволяет себе позабавиться метафизической уловкой, своего рода искушением впасть в солипсизм. Без сомнения, ученый замечает, что поиски истины основаны на общении между различными людьми: «Может быть, он (ученый) не рискнет думать, что только его собственное сознание является единст¬венной реальностью, а все остальное - иллюзии. Но такое мнение также нельзя отмести, от него не всегда можно отде¬латься посредством логических построений; время от времени оно может овладеть разумом ученого». Странное замечание, оно вызывает искушение сравнить его с теми, к сожалению, расплывчатыми мыслями, которые изредка высказывает Оп¬пенгеймер относительно восточных философий.

Если не существует необходимой логической связи между научными познаниями и той идеей внешнего мира, которую создают себе простые люди, можно все же найти «пригодные соответствия» между недавними открытиями, особенно в об¬ласти атомной физики, и общечеловеческими проблемами, чуждыми вопросам чистой науки. Прежде чем приступить к их описанию, Оппенгеймер напоминает о развитии механи¬стической физики после Ньютона и Декарта. Мыслителям XVIII столетия мир представлялся сложной системой меха¬низмов, действовавших по строгим законам, главным из ко¬торых был закон всемирного тяготения. Если можно постичь все стороны сегодняшнего состояния мира, то уже одно это позволяет, казалось, предсказать будущее. Такие отрасли науки, как химия и биология, естественно, не описывают дей¬ствительность при помощи механической терминологии, но лишь временно, из-за недостаточной глубины знаний. В конеч¬ном итоге «Природа сводилась к физическому ее восприятию, она представлялась как гигантская машина».

Именно такое восприятие внешнего мира до сих пор власт¬вует над нашим разумом. Оно, естественно, связывается с ве¬рой в универсальность разума и, хотя эта связь не является обязательной, с верой в высшую красоту человеческого гения и прогресса. Оппенгеймер заканчивает эту лекцию цитатой из Томаса Джефферсона: «Я отношусь к числу тех, кто хорошего мнения о человеческом характере вообще. Я считаю, что чело¬век создан для общества, что природа снабдила его всеми необходимыми качествами для жизни в обществе. Вместе с Кондорсе я верю, что разум человеческий может достигнуть такой степени совершенства, которую мы сейчас даже не мо¬жем себе представить... Пока мы будем владеть искусством печати, наука не сможет отстать от развития общества; ни¬какое уже добытое знание не может быть утрачено».

Вторая лекция переносит нас в XX век. Она называется «Наука - средство действия». В ней Оппенгеймер рассматри¬вает проблемы, которые не возникали в предыдущие столе¬тия - проблемы взаимоотношений между старыми знаниями и новыми открытиями. Вторые не опровергают первых; они обобщают и расширяют их. К тому же то, что еще вчера было предметом открытия, сегодня становится инструментом для новых открытий, новым методом исследования и действия. Наиболее ярким примером является альфа-частица, открытая Резерфордом и вскоре ставшая для него средством исследова¬ния атомного ядра.

Столкновения альфа-частиц с атомными ядрами и выте¬кающие из них превращения элементов могут изучаться в единичных случаях, поскольку энергия, выделяемая даже при единичном столкновении или превращении, огромна по сравнению с энергией химических реакций и может быть за¬регистрирована посредством тех изменений, которые она про¬изводит в миллионах атомов внутри регистрирующих прибо¬ров и которые мы можем с помощью хитроумной аппаратуры усиливать по нашему желанию.

Благодаря альфа-частицам Резерфорд смог предложить первую «модель» атомного ядра и определить диаметр того незначительного пространства, в котором заключены положи-тельные заряды атома - всего лишь одна десятитысячная часть диаметра самого атома! Он впервые осуществил превра¬щения элементов. Чедвик, повторяя с альфа-частицами опыты Бете и Беккера и супругов Жолио-Кюри, установил сущест¬вование нейтрона. А нейтрон, в свою очередь, стал инстру¬ментом для дальнейших исследований, тем более действен¬ным, что, будучи электрически нейтральным, не нуждается в затрате энергии на преодоление электрического поля атом¬ного ядра.

В настоящее время физики располагают значительно бо¬лее мощной артиллерией для изучения атома, чем альфа-ча¬стицы Резерфорда и нейтроны Чедвика. Это - частицы кос-мического излучения и элементарные частицы, разгоняемые в гигантских ускорителях лабораторий. Но еще прежде, чем ученые получили эти средства, им стало ясно, что система, состоящая из атомного ядра и сопровождающих его электро¬нов, сильно отличается от Солнца и сопутствующих ему пла¬нет, что внутри этой системы не действуют законы ньютонов¬ской механики и «что надо воспринять новые идеи по многим основным точкам зрения - таким, как причинность и даже природа объективности некоторых частичек физического мира». Таким путем мы подходим к изложению квантовой революции, которой посвящены третья и четвертая лекции: «Наука в ее развитии» и «Атом и пустота в третьем тысяче¬летии».

Оппенгеймеру выпала привилегия пережить великое до¬стижение разума - квантовую революцию - в период обуче¬ния в британских и немецких университетах, и для воспоми¬наний о ней он находит лирические, почти мистические инто¬нации. Здесь нам удается почувствовать всю разницу между наукой, которая еще только устанавливается, новой теорией, текущей как синтезирующаяся материя в жестком ложе мате¬матических формул, и уже готовым учением, установившейся и сформировавшейся теорией в том виде, как ее сегодня пре¬подносят те, кто унаследовал ее от своих предшественников.

Опыт первых открытий в области атомного ядра - здесь слову «опыт» следует придать некоторый мистический отте¬нок- непередаваем. Равным образом, не может быть речи и о том, чтобы передать сущность всех этих открытий неподго¬товленным слушателям. Какую же надежду оставляет им Оппенгеймер?

«Мы должны рассказывать о сюжете наших открытий не так, как об этом говорил бы сонм ученых-специалистов, но как сказал бы человек, который жаждет при помощи анало¬гий, описаний и веры понять то, что другие обдумали, от¬крыли и свершили. Такими бывают рассказы бывалых сол¬дат, вернувшихся из чрезвычайно трудного и героического похода; рассказы исследователей, только что спустившихся с вершин Гималаев; рассказы о тяжелых болезнях или о ми¬стическом общении с богом. Все эти истории передают не¬многое из того, что пережил сам рассказчик. Это нити, кото¬рые связывают нас друг с другом в обществе и превращают нас в нечто лучшее, нежели изолированные индивидуумы».

Следует ли видеть в высказываниях такого рода выраже¬ние чувства гордости и превосходства, чувства недоверия к интеллектуальным способностям простого слушателя? Не проскальзывает ли здесь скорее трагическое ощущение оди¬ночества, потребность обращаться к людям, общаться с дру¬гими членами общества? Во всяком случае, после того как Оппенгеймер высказывает мысль о невозможности популяри¬зировать науку, сам он предпринимает попытку объяснить «планетарную» модель атома Резерфорда (маленькое ядро с положительным зарядом, окруженное находящимися на зна¬чительных расстояниях отрицательными зарядами) и пока¬зать те затруднения, с которыми столкнулись ученые с первых же дней появления этой схемы.

Если бы электрон вращался вокруг атомного ядра, как планета вокруг Солнца, то его орбита под воздействием ядер¬ной бомбардировки должна была бы более или менее вытя¬гиваться или округляться, в зависимости от силы получаемых импульсов. Однако на деле не происходит ничего подобного. Движение электрона не подчиняется законам ньютоновской механики. Равным образом оно не подтверждает законы Макс¬велла. Элементарная теория электромагнетизма устанавли¬вает, что перемещение электрического заряда по любым тра-екториям, отличным от прямой, сопровождается излучением, связанным с известной потерей энергии. В бесконечно малый промежуток времени - меньше миллионной доли секунды - излучение электрона должно было бы пройти всю гамму ча¬стот, а сам электрон, по мере того как он терял бы энергию, приближался бы к ядру и в конце концов упал бы на него. Но этого также не наблюдается. Невозбужденные атомы во¬дорода стабильны и идентичны, они не испускают никакого излучения и существуют вечно. Наконец, если атомы нахо¬дятся в возбужденном состоянии, то они испускают излуче¬ние, однако только на определенных частотах, свойственных только данному виду атомов. При бомбардировке атомов электронами они могут принять некоторое количество энергии последних, но опять-таки в определенных количествах. Облу¬ченные светом атомы могут испустить электрон, но только при условии, что количество световой энергии соответствует заранее определенному минимуму. Именно исходя из этого, Нильс Бор пересмотрел схему Резерфорда, а Эйнштейн и Планк заложили основы квантовой теории. Понимание мик¬рофизических явлений требовало отныне отказа от традицион¬ных понятий. Электрон переходит с одного энергетического уровня на другой, но мы не можем реально представить себе этот переход, исходя из движения материи. Поведение массы атомов в будущем может быть предсказано по теории вероят¬ности, но нельзя в деталях предопределить заранее поведение каждого атома. «В самом сердце физического мира мы сталкиваемся с полным исчезновением причинности, которая каза¬лась нам главнейшей характеристикой ньютоновской физики».

Однако последняя остается справедливой для макрофизического мира: мира машин, снарядов, звезд. Как примирить знания прошлого с новейшими достижениями физики? При помощи принципа соответствия, который формулируется на основе кванта действия. Если физические величины, харак¬теризующие данное явление, значительно больше кванта, дру¬гими словами, если энергия и время данного явления значи¬тельно больше энергий и времени, которые имеют место в сфере атомных явлений, «статистические законы приводят... к вероятностям, которые все более и более приближаются к достоверности, апричинные характеристики атомной теории становятся несущественными и теряются в естественной не-точности вопросов, относящихся к макроскопическим явле¬ниям».

Но на этом не прекращается переворот в существовавших ранее представлениях.

Когда Эйнштейн открыл, что свет распространяется пре¬рывистыми пакетами энергии, казалось невозможным согла¬совать это открытие с всемирно принятой теорией Максвелла, по которой свет представлял собой цепь волн. Прерывистость предполагает наличие зерен света (фотонов), и тем не менее столь известное явление, как интерференция света, абсолютно схоже с тем, что происходит с волнами на поверхности озера. Впрочем, энергия каждого фотона является произведением кванта действия (постоянная Планка) на частоту данного фо¬тона, и эта последняя величина предполагает волновой харак¬тер фотона. Но как зерна света могут одновременно быть и волнами? Луи де Бройль положил конец этому противоречию, предложив считать любые корпускулы - и не только фото¬ны - «связанными» с волной. Это справедливо для электрона, протона, нейтрона и даже для атома. Это было бы справед¬ливо, обобщает Оппенгеймер, «и для больших тел, если бы не незначительность постоянной Планка, в результате чего длина волн у крупных тел практически незначительна по сравнению с их размерами и возможностью достоверно определить их положение и размеры».

Шредингер облек это обобщение в математическую форму. Так родилась волновая механика. Теоретическое развитие вол¬новой механики, а также трудности, возникшие при опытной проверке, привели к еще более невероятным понятиям. «Вол¬ны» новой механики значительно более абстрактны, чем волны, которые до тех пор встречались в физике. Их толкование при-водит только к статистическим предположениям: мы имеем та¬кую-то долю вероятности встретить электрон в определенной точке, но мы не обладаем уверенностью в этом. Более того, чем точнее определяются скорость и импульс электрона, тем менее точно можно определить его координаты. И наоборот. Гейзенберг вывел математическое уравнение этой неопреде-ленности. Вот как далеки мы ныне от ньютоновской механики: теперь не недостаток данных, а сама сущность природы при¬водит к тому, что нельзя одновременно определить все аспек¬ты материальной системы в определенный момент. После прин¬ципа соответствия нам надлежит допустить принцип дополни¬тельности; энергетический уровень электрона и его орбита яв-ляются взаимодополняющими понятиями: «Когда применяется одно из них, второе не поддается определению, и полное опи¬сание требует то одного, то другого понятия, в зависимости от данных, полученных в результате наблюдения, и вопросов, ко¬торые требуют ответа».

Оппенгеймер предостерегает от ошибок, к которым может привести общепринятое значение терминов, ошибок, часто до¬пускаемых философами. Мир атомов не перестает объективно существовать. Но доступ в него мы получаем только при по¬мощи макроскопических средств. Об атомных явлениях мы узнаем по вспышке лампы, по следу в камере Вильсона или дрожанию стрелок на циферблате. Уже сущность опыта пред¬определяет, что будем измерять, поскольку, естественно, не¬возможно измерять все сразу.

Оппенгеймер замечает, что описание квантовой физики можно продолжить и дальше. «Но слова становятся стран¬ными и неудобными,- говорит он,- они могут удивительно исказить то, что можно ясно изложить языком математики».

Остановимся на нескольких следствиях новой физики.

Поскольку механическая причинность уступила место ве¬роятностям, может произойти явление чрезвычайно малове¬роятное. Так, например, в массе звездной материи ядра с не-значительной энергией могут случайно войти в контакт друг с другом и начать цепную реакцию. Это только гипотеза. Но захват блуждающих электронов ядром урана-235 объясняется тем фактом, что взаимодействия между частицами иногда возможны на расстояниях, которые определяются не их разме¬рами (иначе говоря, не их положением в пространстве), а дли¬ной их волны (вероятностью их присутствия). И в конце кон¬цов, как объясняет Оппенгеймер, само понятие идентичности частицы может быть поставлено под сомнение.

Пятая лекция разъясняет, обобщает и разграничивает при¬менение принципа дополнительности. Уже своим заглавием «Недостаточность общепризнанных понятий» она оправдывает содержание всего сборника и представляет собой своего рода заключение. Философские и литературные рассуждения, кото¬рые в ней содержатся, в меньшей степени носят отпечаток на¬учной строгости, чем предыдущие лекции. Но от этого они ста¬новятся лишь богаче и дают нам более глубокое представле¬ние об интеллекте автора, о его Weltanschauung .

Любое творение человека, любое его дело неизбежно носит временный, преходящий характер. И само человечество когда-нибудь исчезнет. Но тем не менее, какова бы ни была рели¬гиозная вера (или неверие), никто не может жить, удовлетво¬рившись этой истиной. «Деятельность человека, его мысли, то, что окружает его в мире: падение листика, шутка ребенка, вос¬ход луны,- являются не только историческими фактами, эле¬ментами эволюции, элементами неизбежного будущего; рав¬ным образом они представляют собой часть вневременного мира, часть света вечности».

Эти два подхода к реальному миру - исторический и вне¬временной - невозможно связать воедино, их можно считать взаимодополняющими, примерно так же как в ядерной физике понятия положение частицы и ее энергия.

Оппенгеймер упорно возвращается к мысли, что невозможно наблюдать одновременно и энергию данной атомной системы и ее положение в пространстве. Причем это ни в коем случае не объясняется недостаточностью средств наблюдения. Если бы это было так, то ученые могли бы, например, измерив положе¬ние данного электрона, попытаться предсказать его поведение на основе законов ньютоновской механики как нечто среднее для всех электронов, занимающих аналогичное положение и обладающих различными неизмеренными энергиями. Однако такие расчеты приводят к результатам, не соответствующим данным опытов. Основная причина этого состоит в том, что волны, присущие весьма малым частицам, взаимно интерфе¬рируют между собой,- явление, с которым не приходится считаться классической механике крупных тел. Мы должны освободиться от мысли, укоренившейся в нас в связи с при-вычкой повседневного опыта, будто положение электрона и его энергия являются сосуществующими факторами и если один из них известен, другой также можно определить. Любая попытка определить один из факторов сокращает возможность познания второго. Состояние атомной системы зависит от спо¬соба наблюдения. Кодифицируя отдельные характеристики си¬стемы, наблюдатель делает другие ее характеристики неопре¬деляемыми уже одним тем фактом, что он воздействует на них. И эти воздействия нельзя измерить, не потеряв возмож¬ность измерить те характеристики, ради определения которых ставился данный опыт.

Состояние материи определяется характером наблюдений, однако не следует впадать в ошибку и считать материю суще¬ствующей лишь субъективно. Наоборот, материя имеет ре-ально объективный характер, раз ее состояние можно опреде¬лить при помощи количественных измерений, раз это состоя¬ние можно воспроизвести опытным путем. Просто ее нельзя описать при помощи терминологии классической механики. Объективная реальность микрофизического мира не может проявиться вне зависимости от средства, избранного для его наблюдения; и в зависимости от этого выбора удается опреде¬лить ту или иную черту его объективного существования, но не ту и другую вместе, если они являются взаимодополняющими.

Общепринятый, привычный смысл недостаточен здесь по¬тому, что выработанные им концепции относились к познанию только мира крупных тел. Мы продолжаем пользоваться эти¬ми концепциями во время опытов, когда, например, наблю¬даем за перемещением стрелки по циферблату; стрелка и ци¬ферблат принадлежат к макрофизическому миру, в котором неопределенность микрофизического мира играет совсем не¬значительную роль.

Поэтому не следует думать, что общепринятый смысл ве¬щей не соответствует действительности лишь на основании того, что его основным постулатом является положение: все предметы имеют поддающиеся определению координаты и скорость. Но это наследство понятий неприменимо к микро¬физическому миру, который открывает современная наука. Оппенгеймер несколькими словами разрушает здесь метафи¬зические обобщения философов, которые, опираясь на урав¬нения Гейзенберга, пытались построить гипотезу свободы воли человека.

Попутно отметим, что эти положения Оппенгеймера, строго соответствующие теории квантовой механики, не принимались безоговорочно всеми физиками. Великий Эйнштейн лишь с не¬приязнью, если так можно выразиться, борясь за каждую уступку, соглашался с мыслью, что явления физической при¬роды могут носить апричинный характер и быть по сути своей непредвиденными. В глубине души он сохранял надежду и даже убежденность, что принцип неопределенности, введен¬ный в современную физику, носит временный характер, что настанет день, когда более совершенные знания устранят его. Сам Оппенгеймер подчеркивает отрицательное отношение Эйнштейна к этому принципу в предисловии, написанном им к биографическому справочнику «Евреи в мировой науке», в котором он высказывает чувство взволнованного почтения к творцу теории относительности. В свою очередь, Луи де Бройль, отец волновой механики, ставит под сомнение прин¬цип неопределенности и поощряет теоретические исследования молодых ученых, пытающихся восстановить единство понятия элементарной частицы или выявить причинность микрофизи¬ческих явлений.

Но вернемся к Оппенгеймеру. Осудив метафизическую спе¬куляцию на принципе дополнительности, он пытается, прибе¬гая к аналогиям, позаимствованным из других отраслей науки, разъяснить этот принцип - трудный для слушателя, воспитанного на понятиях повседневного опыта. Возьмем понятие температуры в том виде, как его дает кинетическая теория газов: температура газа - это средняя энергия молекул, ко¬торые перемещаются внутри него во всех направлениях, а давление газа - средняя величина ударов молекул газа о стенки заключающего его сосуда. Во всех этих понятиях по¬ведение молекул учитывается статистически. Если взять моле¬кулу в отдельности, то она обладает энергией, отличной от энергии, других молекул, и мы можем изучать каждую моле¬кулу в отдельности с ее запасом кинетической энергии (пред¬положим, что это технически осуществимо). Таким образом, газообразное состояние вещества может рассматриваться в двух различных взаимодополняющих аспектах.

Аналогия с принципом взаимодополнительности микрофи¬зического мира будет еще полнее в такой отрасли науки, как биология. Точно так же, как ученый-атомник не может наблю¬дать отдельные явления, не изменяя их, нельзя изучать некоторые биологические процессы, например распределение генов во время митоза, не оказывая влияния на ход этого про¬цесса.

Мы можем охватить в целом весь комплекс явлений со¬знательной жизни - мысли, стремления,- но несмотря на прогресс физиологии высшей нервной деятельности, сомни-тельно, по Оппенгеймеру, чтобы мы могли когда-нибудь опи¬сать эти процессы при помощи физико-химических терминов.

Принцип дополнительности проявляется также в отноше¬ниях между жизнью аффективной и жизнью интеллектуаль¬ной, между сознательным предопределением наших действий и свободой воли.

Даже если благодаря прогрессу науки наступит день, ко¬гда мы сможем описать при помощи физико-химической тер¬минологии процессы сознания, подобного рода описание бу¬дет настолько же чуждо нашему пониманию жизни, насколько траектории молекул далеки от явления распространения газа. «Быть охваченным веселостью или боязнью, быть взволнован-ным красотой, принять решение или взять на себя обязатель¬ство, понять истину - таково неисчислимое множество взаи¬модополняющих состояний человеческого разума. Все они со-ставляют неотъемлемую часть духовной жизни человека. Ни одно из этих состояний не может быть заменено другим, и когда проявляется одно из них, остальные погружаются в дремоту».

Цикл заканчивается шестой лекцией «Наука и общест¬во» - общим обзором современной науки. В ней Оппенгеймер вперемежку с научными истинами приводит моральные сооб-ражения, носящие специфически американский характер. Лейтмотив всей лекции, главная ее мысль - необыкновенные масштабы изменения образа жизни человечества в результате бурного прогресса знаний и техники. Эта революция в науке имеет такие же значительные последствия, какие может про: извести в жизни народа военный разгром. На протяжении жизни одного поколения приобретенные в школе понятия ста¬новятся устаревшими и недостаточными для рассмотрения вопросов, возникающих перед взрослым человеком.

Универсальность науки всегда была иллюзией. Но сегодня наука стала столь богатой, столь разнообразной и меняю¬щейся, что не возникает сомнений в невозможности охватить ее всю умом одного человека. «Сегодня мы лучше, чем ранее, можем оценить наше невежество благодаря более точным и более глубоким знаниям в своей специальности».

Однако остается верным и то, что каждый может приобре¬сти любые знания, а путем напряженной работы даже увели¬чить их сумму. Эта доступность науки гарантируется обще-ственными формами, свойственными Соединенным Штатам и Великобритании: свободой объединений, свободой обсужде¬ний. И здесь Оппенгеймер бросается в яростную атаку на «политическую тиранию, которая прикрывается словом «ком¬мунизм»», приписывая ей довольно неожиданную форму: «...Возвести в догму, что все общества на деле едины, что су-ществует только одна правда, что каждый опыт совместим с любым другим, что можно все познать, что любая возмож¬ность может осуществиться - это предприятие, которое не может не окончиться плохо». При чтении этих слов невольно появляется горькая усмешка, ибо нельзя не вспомнить, что в тот самый момент, когда Оппенгеймер произносил эти слова перед микрофонами британского радио, в Вашингтоне его уже ждала кара за прошлые симпатии к коммунизму и «сговор» с коммунистами.

Философские и политические убеждения Оппенгеймера бо¬лее полно изложены во втором сборнике его популярных ста¬тен «Открытый мозг». Он лишен единства, свойственного первому сборнику. Из восьми лекций, включенных в него, четыре первых относятся главным образом к атомному оружию, про¬блемам международного контроля над ним и к политике Со¬единенных Штатов в этом вопросе. Эти лекции были прочи¬таны перед различными аудиториями и в различное время. Они являются прежде всего документами, иллюстрирующими историю гонки в области атомного вооружения и той роли, ко¬торую сыграл в ней сам Оппенгеймер.

Пятая лекция - «Физика в современном мире» - возвра¬щает нас к общей проблеме взаимоотношений между наукой и цивилизацией. В ней дается оценка самых последних от-крытий в области атомной физики, сделанных благодаря при¬менению больших ускорителей частиц, и делается попытка установить рамки ответственности ученого в современном мире. Несет ли исследователь ответственность за разруши¬тельное использование обществом сделанных им открытий? Нет, поскольку его миссия ограничивается обогащением зна¬ний и не касается мирских дел. После такого утверждения автор приходит к более оригинальной и, без сомнения, более плодотворной мысли: в образе жизни ученого, в его рацио¬нальной манере воспринимать действительность общество мо¬жет увидеть полезный и поучительный пример. Чистота, от¬сутствие властолюбия, рациональность, привычка к коллек¬тивным усилиям - таковы характерные черты повседневной жизни ученых. Человеческое общество должно впитать в себя эти черты, и это будет способствовать созданию новых, выс¬ших форм цивилизации.

Шестая лекция - «Поощрение науки» - была прочитана перед студентами. Это апофеоз либерального мировоззрения, питающего научно-исследовательскую работу и обещающего человечеству лучшее будущее. «В науке нет места для догм. Ученый свободен задавать любые вопросы, требовать любых доказательств, исправлять любые ошибки. Каждый раз, когда в прошлом науку использовали для создания новых догм, догматизм оказывался несовместимым с прогрессом науки. В конце концов, или догматизм уступал, или и наука, и сво¬бода гибли вместе».

Седьмая лекция, прочитанная на собрании бывших сту¬дентов Принстонского университета, называется «Ученый в современном обществе». В этой лекции Оппенгеймер воз¬вращается, правда несколько разбросанно, к излюбленным вопросам, в частности к проблеме всеобщности науки. С этой точки зрения развитие познания находит свое воплощение в двух противоречивых тенденциях. С одной стороны, число отраслей науки увеличивается все более и более; узкая спе¬циализация лишает исследователей возможности хорошо раз¬бираться в положении вещей в смежных отраслях науки. Сам Оппенгеймер признается в том, что он имеет весьма поверх¬ностное представление о развитии «других отраслей науки». Но наряду с этим разветвлением действует противоположное стремление к единству там, где ранее существовали лишь от¬рывочные, изолированные знания. Так, теория электричества объединилась с теорией света, квантовая теория - с теорией валентности. К этому можно добавить (хотя в 1953 году Оп¬пенгеймер, вероятно, еще не был в состоянии сделать это), что биология вошла в контакт с электроникой.

Невежество ученого в тех областях, в которых он не яв¬ляется специалистом, это одна проблема. Другая проблема - это невежество людей вообще в вопросах прогресса науки и прежде всего в вопросах общечеловеческого значения науч¬ного опыта. «Научный опыт состоит в ударе головой о скалу, после чего мозг осознает, что голова действительно удари-лась о что-то твердое; подобный опыт весьма трудно переда¬вать другим путем популяризации, обучения или рассказа. Рассказать, на что похоже открытие чего-то нового, касаю¬щегося нашего мира, почти так же трудно, как описать мисти¬ческий опыт человеку, не верящему в мистику».

Последняя лекция - «Перспективы искусства и науки» - читалась по совершенно иному поводу (двухсотлетию Колум¬бийского университета), чем предыдущая, однако она может показаться продолжением и углублением мыслей Оппенгеймера, высказанных им в седьмой лекции. В конце лекции Оппенгеймер проводит параллель между положением худож¬ника и ученого. И тот, и другой «живут на краю таинствен¬ности, которая их окружает; они должны привести прошлое в гармоническое единство с настоящим, навести известный по¬рядок в хаосе. И тот, и другой призваны помогать людям».

Тот, кто попытается найти стройную систему в этих вы¬сказываниях Оппенгеймера, будет, вероятно, разочарован тем, что ему встретится несколько туманных и противоречивых мест. Однако было бы несправедливо упрекать в этом чело¬века, который решительно отбрасывает любой догматизм и, впитывая в себя с почти болезненной жадностью любые ас¬пекты реального мира, никогда не боится (учитывая принцип Дополнительности) узнавать по мере необходимости противоречивые стороны мира, в котором он живет. В этом можно видеть известное интеллектуальное дилетантство; в отноше¬нии Оппенгеймера этот термин довольно точен, если только не придавать слову «дилетантство» презрительного оттенка. Не¬зависимо от политических взглядов Оппенгеймера, к тому же тесно связанных со спорными моментами его биографии, его идеи имеют ту заслугу, что ясно и волнующе формулируют важнейшие вопросы эпохи, которая действительно дает вопро¬сов больше, чем ответов.

_________________________________________________________

– Мировоззрение (нем.)